Грамоты

Грамота царя Ивана Васиьевича в Югорскую землю князю Певгею и всем князьям Сорыкидским
Грамота царя Ивана Васильевича на Чусовую Максиму и Никите Строгановым
Грамота царя Ивана Васильевича Семену, Максиму и Никите Строгановым

I

1556—57 г. — Грамота царя Ивана Васильевича в Югорскую («Юсерскую») землю князю Певгею и всем князьям Сорыкидским о сборе дани и о доставке ее в Москву.

Божиею милостию от царя и великого князя Ивана Васильевича всеа Русии, Владимирскаго и Новгородскаго, Казанскаго, Тверскаго, Смоленскаго, Астраханскаго, Пермскаго и иных, в нашу вотчину во Юсерскую землю Заказамского, в Сорскоду, князю Певгею и всем князем Сорыкидкие земли и лучшим людем и середним и молодшим1 ирмомским людем Сорыкитцкие земли.

Послал есми к вам по свою дань Ивашка Васильева сына Иконникова, да Нечайка Иванова сына Вычегжанина2, да Офоньку Федорова сына Гогунина да Васку Лаптева. И как к вам в Оркорду посыльщики по нашу дань приедут, и ты князь Певгей и все князи Сорыкитцкие земли3 [и] лучшие люди и середние и молодшые собрали б4 есте нашу дань с своей Сорыкитцкие земли всю сполна со всякого человека по соболю. А собрав бы есте нашу дань, да с тою б есте данью князь Певгей был к нам к Москве, или б есте прислали5 к Москве с нашею данью брата своего или племянника да земских людей человека 2 или 3 лучших людей. А мы вас ради жаловать и от сторон беретчи [и] под своею рукою держать. А не зберете вы нашее дани со всякого человека по соболю и к нам на Москву не пришлете, и мне на вас послать рать своя и вострая сабля. А Устюжским и Вычегоцкие соли выборным судьям6 тех наших данщиков с нашие царские службы с пути кто своротит или чем изобидит, и тому от меня царя и великого князя Ивана Васильевича всеа Русии быть вопале и в продаже7. А провожать наших данщиков Югорским князем и югричем людем добрым от городка до городка и от людей до людей и беретчи наших данщиков во всем по ряду, как преж сего. А приехать вам Сорыкитцким князем и вашим людем к нам на Москву и от нас отъехать вам добровольно без всякие зацепки. А ся вам наша грамота жалованная и опасная8. Писана на Москве лета 7065-го году.

У подлинные великого государя грамоты печать на шелковом мутовозе серебренная, вызолочена; а на печате великого государя Ивана Васильевича в лице орел двоеглавной с коруны, а позади той печати чеканено: великий царь и великий князь Иван Васильевич.

ГАФКЭ, портф. Миллера, № 127, тетр. 11. Список XVII в. Напеч. В СГГД, т. II, стр. 51, № 40.

Миллер Г. Ф. История Сибири. Изд. 2-е, дополненное. Т. I. М., 1999. С. 324—325. № 1.

II

1582 г. ноября 16. — Грамота царя Ивана Васильевича на Чусовую Максиму и Никите Строгановым о посылке в Чердынь волжских казаков Ермака Тимофеева с товарищи.

От царя и великого князя Ивана Васильевича всеа Русии в Чюсовую Максиму Яковлеву сыну да Миките Григорьеву сыну Строгановым.

Писал к вам ис Перми Василей Пелепелицин, что послали вы из острогов своих волжских атаманов и казаков Ермака с товарыщи воевати вотяки и вогуличи и Пелынские и Сибирские места сентября в 1 день, а в тот же день собрався Пелынской князь с сибирскими людьми и с вогуличи, приходил войною на наши Пермьские места, и к городу к Чердыни острогу приступал, и наших людей побили, и многие убытки нашим людем починили. И то зделалось вашею изменою: вы вогуличь и востяков и пелынцев от нашего жалованья отвели, и их задирали и войною на них приходили, да тем задором с Сибирским салтаном ссорили нас, а волжских атаманов, к себе призвав, воров, наняли в свои остроги без нашего указу.

А те атаманы и казаки преж того ссорили нас с Нагайскою ордою, послов нагайских на Волге на перевозех побивали, и ордобазарцов грабили и побивали, и нашим людем многие грабежи и убытки чинили; и им было вины покрыти тем, что было нашу Пермскую землю оберегать, и они зделали с вами вместе по тому ж, как на Волге чинили воровали: в которой день к Перми к Чердыни приходили вогуличи сентября в 1 день, а в тот же день от тебя из острогов Ермак с товарыщи пошли воевать вогуличь, а Перми ни чем не пособили. И то все сталося вашим воровством и изменою. А только бы вы нам служили, и вы б тех казаков в те поры в войну не посылали, а послали их и своих людей из своих острогов нашие земли Пермские оберегать.

И мы послали в Пермь Воина Оничкова, а велели тех казаков Ермака с товарыщи взяв отвести в Пермь и в усолье в Камское, и туго им стоять велели, разделяся, и из тех мест на Пелынскаго князя зимою на нартах ходить воевать велели есмя тем всем на Пелынскаго князя зимою на нартах ходить воевать велели есмя тем всем казаком и пермичи и вятчаном с совими полсанники с Воином с Оничковым да Ываном с Глуховым, чтоб вперед воинские люди, пелынцы, и отяки, и вогуличи с сибирскими людьми, на наши земли войною не пришли и нашие земли не извоевали;а велели есмя тем казаком быти в Перми до весны, и на отяки и на вошуличи ходити с Воином воевать и их нашу волю приводить по нашему указу. А вы б, обсылася в Чердынь с Васильем с Пелепелицыным и с Воином с Оничковым, посылали от себя воевать вогуличь и отяков. А однолично б естя, по сей нашей грамоте, казаков всех, только к вам из войны пришли, послали их Чердлынь тотчас и у себя их не держали. А будет для приходу вам в остроге быти нельзя, и вы б у себя оставили немногих людей, человек до 100, с которым атаманом, а достальных всех выслали в Чердынь однолично тотчас. А не вышлите из острогов своих в Пермь волских казаков атамана Ермака Тимофеева с товарыщи, а учнете их держити у себя и Пермских мест не учнете оберегати, и таковою вашею изменою что над Пермскими месты учнете оберегати, и такою вашею изменою что над Пермскими месты учинитца от вогуличь, и от пелынцов, и от Сибирскаго салтана людей вперед, и нам в том на вас опала своя положить большая, а атаманов и казаков, которые слушали вас и вам служили, а нашу землю выдали, велим перевешати. И вы б тех казаков однолично отпустили от себя в Пермь, и нашим делом над пелынцы и над вогуличи и над остяки промышляли по нашему указу, ссылаяся о том с Васильем с Пелепелицыным и с Воином Оничковым, чтоб дал Бог их завоевать и в нашу волю привести, а Пермской земли и ваших острогов уберечи. Писан на Москве лета 7091-год ноября в 16 день.

На обороте: Царь и великий князь всея Руси. — Диак Андрей Щелкалов.

К грамоте на обороте приложена черная восковая печать.

ГАФКЭ, фонд Строгановых, № 12.

Напеч. В «Дополн. к Акт. ист.», т. I, стр.184—185, № 128.

Миллер Г. Ф. История Сибири. Изд. 2-е, дополненное. Т. I. М., 1999. С. 335—336. № 7.

III

1584 г. января 7. — Грамота царя Ивана Васильевича Семену. Максиму и Никите Строгановым о приготовлении к весне 15 стругов для людей и запасов, направляемых в Сибирь.

От царя и великого князя Ивана Васильевича всеа Руссии Семену Оникиеву сыну, да Максиму Яковлеву сыну да Миките Григорьеву сыну Строгановым.

По нашему указу велено было у вас взяти с острогов ваших князю Семену Дмитриевичу Болховскому на нашу службу Сибирской в зимней поход 50 человек на конех; и ныне нас слух дошол, что в Сибирь зимним путем на конех пройтить не мочно; и мы князю Семену ныне ис Перми зимним путем в Сибирь до весны до полые воды ходить есмя не велели, и ратных людей по прежнему нашему указу 50 человек конных имати есмя у вас не велели, а на весне велели есмя князю Семену, идучи в Сибирь, взять у вас под нашу рать и 20-ти человек с запасом, а людей ратных и подвод и проводников и кормов имать есмя у вас не велели; и обиды есмя, идучи в Сибирь вашим людем и вы б тотчас велели к весне ко княж Семенову приезду Болховского изготовить под нашу рать и под запас 15 стругов добрых со всем судовым запасом, которые б подняли по 20-ти человек с запасом.

Да как на весне с нашею ратью и с запасом князь Семен Болховской или головы Иван Кереев да Иван Глухов в Сибирь пойдут, и вы б тотчас те суды со всем судовым запасом дали под нашу рать и под запас князю Семену Болховскому или головам Ивану Кирееву да Ивану Глухову, чтоб за теми струги в ваших острогех ни часу не мешкати. А не дадите судов под наши ратные люди вскоре со всем судовым запасом тотчас, а нашему делу учинитца поруха, и вам от нас быти в великой опале. Писан на Москве лета 7092 в 7 день.

К грамоте на обороте приложена черная восковая печать.

ГАФКЭ, фонд Строгановых, № 13.

Миллер Г. Ф. История Сибири. Изд. 2-е, дополненное. Т. I. М., 1999. С. 336—337. № 8.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. В списке: молоды.

2. В списке: Вычегжина.

3. В списке: и всем князем Сорыкатцкие земли.

4. В списке: собрались.

5. В списке: прислать.

6. В списке далее следует: на

7. В списке: описная.

ГОЛОСА МИНУВШЕГО
Домовая летопись капитана Андреева

Н. Ф. Катанов

О религиозных войнах
Предания тобольских татар

Дело об увольнении И. П. Менделеева

ДОМОВАЯ ЛЕТОПИСЬ АНДРЕЕВА, ПО РОДУ ИХ, ПИСАННАЯ КАПИТАНОМ ИВАНОМ АНДРЕЕВЫМ В 1789 ГОДУ.

Начата в Семипалатинске1.

(Издание Императорского Общества Истории и Древностей Российских при Московском Университете. М., 1871.)

По времени взятия Атаманом Ермолаем Тимофеевым в 1585 г. Сибирскаго Царства, и по распространении в оном Российской власти, к совершенному покорению оставших еще непокоривых по Сибири народов от Государей, Царей и Великих Князей, как то довольно летописи и грамоты доказывают, командированы бывали из Российских городов на службы разные люди, и при оных командирами определяемы были из Российских дворян молодых людей, которые по тогдашним временам назывались из Детей Боярских, смотря по количеству врученных им войск под именем Сотников и Пятидесятников, а сверх того при оных командах довольно из Великой России, ведая пространство и изобилование богатствами Сибирской страны, переходило по данной вольности разных поколений людей в том числе и из числа Российских дворян. Кои и поселялись в разных местах Сибири, где оным выгоднее быть казалось, по чему оные привилегии дворянства своего растратили; так что, наблюдая свой покой, многие уклонились в хлебопашество и разные звериные промысла, а чрез то наложили на себя иго крестьянства, положився в подушный оклад и в духовенство, и в разные степени жизни, от чего многие по родам их жизни переменяли свои и фамилии, по чему потомки их о приобретении себе прежнего дворянства не старались, иль до сего не доходили, да и сведения ни какого не имели.

В числе каковых были и предки нашей фамилии, о которых далее потомству моему объявить не могу, как только: Андрей Андреев, таковой же из России переселенец Нижегородской Губернии, поселясь в Сибири, в Краснослободске, жил весьма достаточно, как из последующего усмотреть можно будет, был почтенный в своем роде, имея у себя детей: Ивана, Михаила и Якова, который, как уповать можно, по тогдашним временам уже был в мыслях обучить детей своих, кроме всяких наук, Российской грамоте, не разсуждая далее, что дворянство есть некоторое достоинство предков. Но был ли он в каковых чинах и достоинстве, сказать не можно. Из которых его детей Яков был Земской Писарь, потом Дьячей, а напоследок Дьяк.

По прибытии же в Сибирь Губернатора Князь Якова Петровича Гагарина, которое воспоследовало в первых десяти годах нынешняго столетия, во время царствования Великаго Государя Императора, Петра I-го, когда учреждены были о Губерниях штаты, тогда он, по Указу Правительствующаго Сената, пожалован Секретарем; и как от сего Губернатора было Сенату доложено, что по Сибири тогда еще войск, кроме начинания, регулярнаго не было, а по тому весьма мало и чиновных людей, кроме Казацких старшин и Детей Боярских, а чрез то и не было доверенности иногда возлагать в отправлении собираемых с Сибирских народов ясашных мягких рухлядей и в казначействы, и разныя начальствы, просил о определении штата дворянскаго.

Просьба его принята во уважение, и велено, по чему оный и разбирал, как бывших на службе и вольновыходцев Российских дворян, как то и нашлось: Черкасовы, Феофиловы, Нефедьевы, Андреевы, Хворовы, Албычевы и прочих фамилий, коим и учинен штат 40 человек Сибирских дворян, который и по ныне есть, но многие уже из оных снабжены чинами офицерскими, в числе котораго дворянскаго штата был и Михайла и Иван Андреевы, а Яков, как уже был в классе, остался.

Человек был тих, скромен, совестен и человеколюбив, имел жену Матрену Семеновну, но чья фамилией, не известно, во всех качествах добродетелей ему подобную, с которою имел детей Ивана, Григорья и дочерей Стефаниду и Акилину, из которых Стефанида выдана была за Стрелецкаго, бывшего в Сибири чиноначальника Замощикова: детей же своих, Ивана и Григорья, выучя по тому ж, кроме всяких наук, достаточно знанию быть в людях, записал в 732 году в регулярную военную службу, и имев довольный достаток и дом свой в городе Тобольске, на горе, у церкви Всемилостиваго Спаса, завел купленную деревню от Тобольска в 18 верстах Этыгерову, которая из древних времен по взятии Сибири была жилищем одного небольшого Татарского Князя, Этыгера. Накупя людей, содержав оную, жизнь свою препровождал во изобилии и 1739 года, по воле Божией, скончался.

Сын же его, Иван, был женат и имел детей, 6 дочерей, которые выданы были теткой Акилиною за честных людей; но как был бран неоднократно в Губернию в Канцеляристы, и по несчастию имел великую страсть пития, так что не было способа к воздержанию, сколько старания ни прилагаемо, напоследок отдан в военную службу, где будучи в Ширванском полку капралом, и как оный полк в 1751 г. взят был из Сибири в Россию, в городе Тюмени умер. Акилина Яковлевна была выдана за Премьер-Майора Стефана Дмитриевича Угримова, который на последок был Коллежский Советник, и, не имевши детей и будучи от всех дел в отставке, в своей деревне, от города Тюмени в 30 верстах, по воле Божией, в довольной старости, в 1780 году, скончался.

Григорий, как выше всего объяснено, определен в 1732 г. в Сибирский драгунский полк, котором будучи, и происходил чинами Адъютантом 1740, в оной же полк Поручиком. 744 в Енисейский гарнизоный пехотный Капитаном, 748 в Тобольский пехотный же полк: и будучи еще Вахмистром и Адъютантом при Полковнике Арсеньеве, в Башкирскую войну был ранен, прострелен левый бок, нос и правая нога; и по выходе из Башкирии, дано за службу его Башкирцев 6 человек в вечное владение, кои и поселены были в деревне, которую отец его ему по духовной и с людьми, по невоздержной жизни брата его, Ивана, отказал. Будучи Поручиком, из Тобольска посылан был на Иртышскую линию чрез Омскую крепость до города Кузнецка, для учреждения по крепостям, форпостам и станциям, почтовых станов; Капитаном же был в гренадерской роте; ибо росту был двух аршин 10 вершков, плотен телом, чист лицом, белокуроват, волосы имел большия, добронравен, веселой жизни, но без мотовства и пьянства, имел жену Прасковью Андреевну, дочь Сибирскаго дворянина, Андрея Яковлевича Черкасова. Котораго происхождение доказывается из Российских дворян, как бывших из Детей Боярских при Атамане Ермаке Тимофееве с 50 человеками начальником на службе Лукою, а равно в лето по Рождеству Христову 1623 и по взятии Сибири 43 и в 11 лето царствования Государя Царя и Великаго Князя, Михаила Федоровича, в бытность в Тобольске Воеводы Матвея Годунова, посылано было к Колмацкому Тайше Талаю посольство, при котором был сын Боярский, Дмитрий Черкасов, и по тому о дворянстве оных, что они происходят от Российских, кажется, ни какого нет сомнения.

Достопамятно же сие время может быть, что в Сибири первый еще был тогда Архиепископ Киприан, который прибыл в Тобольск 1621 года, Мая 30, а посвящен в святительство того же года Сентября в 8 день, из Великого Новаграда, бывший Хутынскаго Спаскаго монастыря у Варлаама чудотворца Архимандритом; быв же в Тобольске на престоле Святительском 2 года и 8 месяцев с половиною, по Государевой грамоте, 1624 г., Февраля 15 числа, поехал к Москве и поставлен на Крутицы в Митрополита 1625 г.; Декабря 12 дня, а по нем приехал в Сибирь, 1625, Апреля в 1 день, Архиепископ Макарий, поставлен был с Костромы, Богоявленскаго монастыря из Игуменов, быв прежде дворянин Кучиных, и в 1635 г.; Июня 24 дня, в Пяток, в 14 ч. дня в 3 четверти, скончался, быв на престоле 10 лет и 3 месяца с половиною и 9 дней, и погребен Нектарием Архиепископом в 1636 г., Мая в 31 д., во Вторник.

Парасковья же Андреевна взята с хорошим достатком и с людьми, малаго росту, щадровита, строптива и веселаго нраву; во бытности ж Григорья Андреева в полках, был всеми весьма любим и заслуживал всегда себе честь, и когда был Поручиком, тогда прибыл в Тобольск Генерал-Майор и Кавалер Киндерман к командованию уже бывших тогда в Сибири полевых полков и границами, который имел у него квартиру три года, и в знак за то своей благодарности откомандирован в Томск к покупке и строению судов, провиянта, и дано было наставление, чтоб та покупка была производима в Томске, Красноярске, Енисейске и Кузнецке: всего ж бытия в Томске было восемь лет, и стояли на квартирах у Паламашнова, за озером у Харина и в Татарской слободе у Богаткина.

В сие ж бытие великую дружбу имел он с Камергером, Карлом Карловичем Левольдом, который был по жене в несчастии, и Петром Матвеевичем Секретарем Соколовым; Воевода ж в Томске был тогда Алексей Тимирязев; выехали из Томска в 1747 году, и в Тобольске находился при Бригадире и Обер-Коменданте Павлуцком за Дежур-Майора. В сие время, которое происходило в 1750 г., сыновей своих, Александра и Ивана, отдал учить бывшему несчастливому Сильвестровичу (ибо оный был Лютеранского Закона и принял Веру Греческаго Исповедания от бывшаго в Тобольске Митрополита Сильвестра, который посвящен на престол 1748 года из Архимандрита Казанского Свияжскаго Богороцкаго монастыря; отбыл из Тобольска в конце 1757 г. по Указу, и скончался в Суждале) по Немецки, с рядою, выучить совершенно знанию того языка 150 рублей, в которой находилось 8 человек.

Преимущественнее ж был всех из учеников Капитанский сын, Василий Яковлевич Мирович; он выучился по Немецки достаточно, а сверх того на скрыпице и бандоре, и определился в Нашебургский пехотный полк, и как сей полк вышел в 1751 г. в Россию, то и он находился; но по воспоследовавшему от него возмущению к выручке из под ареста Ивана Антоновича Улриха, отсечена ему в Москве голова, будучи Подпоручиком; не оставлю ж сказать, что он, будучи в школе Немецкой, был весьма остроумен, а сверх того и забиячлив, так что напоследок великия грубости и досады причинял своему учителю, который с ним управляться ни как не мог, как был человек весьма нездоровый и чахотный.

И в 1753 г., он, Григорий, отлучился в Москву для исходатайствования себе от службы увольнения, или отставки; ибо в те времена Офицеры получали себе отставку из Коллегии самолично, и находился в Москве два года. Выехав ж оттоль, получа отставку с награждением чина Коллежскаго Ассесора, Иркутской Губернии в город Илимск Воеводою, и того же 1754 г., по первому зимнему пути, отправились.

Во времени же сего проезда, в Удинском остроге, где были тогда Комиссары за городом Красноярским, оной будучи всегда непристойной жизни, с великою досадою сделал остановку, так что послушав его, особливо Братской пьяный народ, учинили вооруженный бунт, собрався не менее 200 человек; но как со стороны его было довольное на то увещание и принуждено было по тому ж приняться за оружие, коего было, имевши своих людей, весьма недостаточно. признавшись в своем беспутном поступке, утихло, за что, по донесении формальной жалобы, как сей Комиссар не более значил одного сына Боярскаго города Красноярскаго довольно пострадал.

Прибыв же в город Илимск, который представлял по себе совершенную пустыню, ибо оный город лежит при р. Илиме, на правой или нагорной стороне течения, между великих каменных гор и чернолесья, так что в зимнее время и солнца мало бывает видно, Воевода в оном был Коллежский Ассесор Попов, а Секретарь Ефрем Леонтьевич Смирнов; по смене онаго Воеводы не оказалось по счетам у него разных казенных сумм до 17 000, ибо он был Воеводою лет 14, и как соляных и винных Комиссаров не сменял и не поверял, ибо был человек старой; по смене ж взят был в Иркутск и там под следствием умер.

Во время ж бытия в Илимске одного года и 8 месяцев, посылал людей своих с двумя работниками для слуднаго промысла на реку Витим, куда ходят из Орленской слободы, река ж Витим чрезвычайно быстрая, так что ходу по оной вверх судном три недели, а обратно одного дня. Я не хочу описывать всех трудностей и обстоятельств слуднаго промысла, а кратко скажу, что достают оную в каменных горах с великим трудом, которая на разборы идет в 4 части, как то головка, подголовка, косяк и шитуха; но всех сих номеров доставалось на три пая 59 пуд, из которой между прочею была головка, что по вывозу в Тобольск продавалась по 11 рублей один фунт, а прочая по своей доброте.

И по приключившейся ему болезни опухоли в ногах, чрез великую силу ходил; но хотя был корпусен, но чахотки не миновал, ибо в молодости своих лет всяким был трудностям подвержен; и того ж 1755 г., Сентября 25, вечером пришед к нему городской Священник, который был один, просил увольнения отучиться на свою заимку, у коего вверх от города по Илиму была своя заимка и в оной церковь; хотя ж он его не отпущал, но по усиленной Священниковой просьбе уволил, что и было по утру Сентября 26.

По утру ж вставши, намерен был, по облегчении несколько от своей болезни быть в Воеводской Канцелярии в присутствии, по чему и приказал подавать себе одеваться; во время ж его одевания приходил, к нему для подписки дел Секретарь Смирной (Ефр. Леонт.), но он ему отказал с тем, что, он сам будет в Канцелярию в присутствие; ибо по болезни своей более месяца не бывал; привычку же имел, когда одевался, пил чай и табак нюхал более всегда обыкновеннаго; и уже надев верхнюю рубашку, спросил к себе мать нашу, которой приказал нечто приготовить к столу; что редко случалось; ибо жизнь их на последок была не очень согласна, о чем я описать намерен напоследок; а дабы не отстать от намерения ведущаго по жизни отца нашего.

И так, между прочими уборами, сидя за столом, закашлявшись, и очень тяжело, от чего показалась харкотина с кровью, и как он был очень мокротен, имел всегда возле кровати ящик, насыпанный песком, то приказал себя отвесть и положить на кровать, где усилилась кровь гортанью, и продолжалось сие не более 10 минут, как постиг его великой обморок, который и вечно преселил жизнь его, что учинилось 1755 г., Сентября 26 числа, по полуночи в 11 часу.

В каковом же горестном состоянии тогда была мать наша, что не могла застать его живаго, всяк себе представить может; будучи 35 лет от роду, в таковой от родственников своих отдаленности и имея осьмерых детей, из коих большему Александру было 13 лет, не могу я более описывать всех тогда происходивших жалостных приключениев; но как бы то ни было, и проходят оныя по времени, жаль только того и сожаления достойно, что кончина его постигла без покаяния, подлежащаго по долгу Христианскому, но по исправлении подлежащих приуготовлениев, погребен при Соборной церкви, прямо горнаго окна; над гробницею его сложена каменная доска с подлежащею надписью.

И так оставшись мать наша в горестном сем состоянии, оставя Воеводской дом, перешла на квартиру, на место ж отца нашего, по первому зимнему пути, по Указу Иркутской Губернской Канцелярии, определенной Воеводою из Якутска, прибыл Поручик Дьяконов, который, приняв все дела и учиня счеты, не нашел ни какого недостатка; ибо по смене Попова все бывшие при делах и казенных сборах были сменены и учреждены новые Коммисары и Счетчики, и по ученении от того Дьяконова Иркутской Губернии Канцелярии донесения, были уволены.

Мать же нашу, к совершенному ее безпокойству, постигло, что была нездорова; ибо, как и выше я сказал о несогласной жизни, то было начало сего приключения следующее: в одно утро и очень рано мать ея, а наша бабушка, по обыкновению своему, как человек старой, молилась в передней Богу, в которой было открыто одно окно; в самое то время человек высокаго росту, рыжий, подошел к тому окну постучавшись, произнес громким голосом: «Григорий! Спишь долго: долгу много будет»! И по сем возглас замарал под окном тем грязью по стене.

Видя сию дерзость, старушка принуждена была скликать людей, выслать на улицу, чтоб сего человека поймать, но сколько тогда ни старались, сыскать не могли; напоследок она разсказывала сие приключение как отцу нашему и матери, что и сочтено было ни инако, как только произошло сие от какого нибудь невоздержнаго и нахальнаго пьяницы; которое приключение было пред самым отъездом в Илимск.

Спустя несколько времени мать наша, почувствовав беспокойство, прохаживала целыя ночи и сутки, по три и по четвероге не спавши, приходила в совершенное бешенство, и всякаго, кто бы ни попал ей, бивала; а напоследок опамятовавшись, о всем том жалела и плакала; сверх же всего была прилежна и к молитве; которое неспокойство с того времени продолжалось до кончины ея, от котораго мать ея родная, Парасковья Гавриловна, принуждена была от нетерпеливости постричись в Тобольский девичий монастырь в монахини, где будучи уже схимомонахинею и погубивши по старости лет своих зрение, в 1772 г. скончалась, бывши более 100 лет от рождения своего.

По уведомлении ж от матери нашей о сем несчастном приключении в Тобольске дяди нашего, Стефана Дмитриевича Угримова, и тетки Акулины Яковлевой, прислан был от них слуга из Башкир Семен; по направлении путевых припасов, из Илимска отправились зимнем путем после Рождества Христова и доехав до Слободы Тулунской благополучно на Сырной Неделе, и как обыватели и Староста той Слободы в разсуждении праздничных дней, были в гулянках, подвод не давали, по чему принуждено пробыть в оной целую неделю. Мать наша видя, что ни какого успеха нет и жить в таком месте ни как не можно, решилась, наняв лошадей, ехать в Иркутск, для принесения жалобы Губернатору, Ивану Ивановичу Гульеру, который с нею обратно для препровождения послал одного Сержанта, который, собрав подводы, отправились, а Старосту и прочих таковых отвезли в Иркутск, и что уже с ими последовало, не известно.

Во время ж бытия в Тулунской Слободе, ехали отправленные из Кяхты Китайские Послы, коих было два и при них 6 человек Китайцев; люди сие, сколько примечено, весьма нежны и слабого сложения, и при том безсильны, так что в шутках один Русской человек может оных 3 и 4 осилить.

Путешествие сие до Тобольска совершилось благополучно, кроме что в Удинском остроге слуга Леонтей нечаянно переломил ногу, но по выздоровлении в Тобольск приехал; прибывши ж в Тобольск, как брата моего, Александра, и меня отдали в Ивановский монастырь для обучения Арифметики, где находились более года. В сие время нечаянный случай постиг меня, что распухла правая нога без всякаго по ребячеству приключения, которую не ходил я более 6 недель, и старанием Лекаря, Ивана Ануфриевича Гибовскаго, был вылечен.

Видя мать наша совершенство лет наших, как Александра и меня, 1751 г., Августа 17 числа, по поданной от нас челобитной, определила в службу в Олонецкий драгунский полк, и отданы были в команду бывшаго в Тобольске у покупки лошадей того полку Поручика Пламбеку, отколь, несколько пробывши с тем Поручиком, явились в полк в крепость Св. Петра на Ишимской линии, и в отбытие наше мать наша от приключившейся жестокой горячки, 1759 г., Марта 24 числа, скончалась, оставя малолетных детей своих всех в таковой же болезни, по истине можно сказать, без всякого призрения; ибо тогда дяди и тетки не было, а находились под следствием в С.-Петербурге; тогда-то было начало быть владыками имению оставшему по воли, кто не боялся, иль не помнил, что он сам из числа смертных.

Похороня оную, с пристойною церемониею, и по исполнении всех принадлежностей, оставшие малые братья и сестры, оставши в своем доме, с помощью людей своих жили с год, как приехала из Москвы тетка, Акулина Яковлевна; препоручила со всем имением в смотрение или опекунство Тобольскому купцу и фабриканту, Алексею Яковлевичу Корнильеву, за которым была сестра двоюродная, дяди Ивана Яковлевича дочь, Марья Ивановна, а тетка поехала обратно в Москву.

Тогда по малолетству властительство простиралось над всем оставшим имением по их воле. По прибытии ж тетки нашей в другой раз, доверены были Коллежскому Регистратору, Ивану Никифорову Борисову; но все сие происхождение, по сиротству и малолетству не имеющих почти никакого покровительства, предовольно растащено, растрачено, коего и описывать весьма бы было пространно и огорчительно; напоследок в 1763 г., прибыл в Тобольск Губернатор, Денис Иванович Чичерин, а между тем и дядя Угримов отпущен был, по тому ж прибыл в Тобольск, то в 1764 г. выдали сестер в замужство.

Малые братья, Анемподист и Афиноген, того ж года определены в службу, из коих Анемподист, будучи в Ревельском драгунском полку Прапорщиком, от чахотной болезни 1768 г. умре в крепости Омской; Афиноген, будучи уже в 1772 г., после расформирования полков в 10 легкой, полевой команде, и будучи во время бунта в походе, женившись в Тюмени у Помигалова на дочери, вышел в отставку, и потом в Тобольске в Нижнем Надворном Суде по отставке Поручиком; о Флегонте же в последующем описано будет.

О совершенном же происхождении большаго брата, Александра, умолчать ни как не могу, что он человек был веселаго нрава, но горяч до безконечности, прозорлив, проворен, писал хорошо и чисто, даже и по Немецки, а происходил чинами в 1765 г. взят был из Вахмистров к Генерал-Поручику Ширингеру Флигель-Адъютантом, где имел случай неоднократно быть в Москве и более получа просвещения, а в 1769 г. Поручиком был безотлучно в крепости Омской, а в 1772 г., по расформировании драгунских полков, в Капитаны, и уже при Генерал-Поручике Декалонге определен к строению крепостей по должности Инженерной Тобольской линии, в крепость Пресногорьковскую, где находясь, в 1776 приезжал ко мне в крепость Семиполатную.

Но, с удивлением моим, удивлялся в перемене жизни человеческой; ибо он придерживался уже тогда весьма невоздержанных подгулок, что было мне уже и смотреть и сносить несносно; напоследок он переведен был оттоль в крепость Устькаменогорскую к таковым же строениям, то и видно, первая причина его была уклонение в чрезвычайные подгулки; ибо он, оставя тем в Пресногорьковской одну девку, кою содержал у себя видно ее любил, от коей имел уже и сына; трогало все сие безпокойство, при всем его разуме, вошел в такую слабость, что уже начал и весьма уклоняться в подгулки.

Ехавши же в Устькаменогорскую, просил меня отдать ему слугу, Виктора, который был у меня при горнице; ибо он с собою не имел. Я снисходя, как большому брату, хотя мне и надобен был, но люди отцовские как были не в разделе, согласился отдать; он будучи в Устькаменогорской, будучи всегда в подгулках, вывел распри с Комендантом, Князем Эристовым, о ссыльных колодниках, поссорились и по невоздержности уже своей, будучи в подгулке, наказывая немилосердно и тирански слугу, который через два дня умер; и как дело сие было по ненависти обнаружено, то священник, осмотря мертвого, вошел в донос, что он убит.

Комендант, учиня ему запрос, что его чрезмерно огорчило, и поставя себе сие дело непростительным, но как из обстоятельств видно с его намерением сие исполнено, он, позвав к себе человека три офицеров отобедать и все сие весело окончав, остался успокоиться, что и было 1781 г., Мая 12, в 3 часу после полудни: он, разослав за разными делами бывших у него людей, написал письмо, которое я здесь из благопристойности не прилагаю, хотя оно поелику и его завещание, из стуцера застрелился в висок, от чего череп разбив, мозг и кровь, как по стенам и на потолке были доказательством; и так окончил жизнь свою несчастием и похоронен хотя пристойным образом, но не по Христиански, как должно.

Получа я сие известие чрез присланнаго нарочнаго Капрала от Коменданта Еристова, ни мало огорчаясь, предчувствовав прежде из его поведения чему нибудь быть несчастливому, съездил в Устькаменогорскую, где отдав последний долг уже похороненному, возвратился.

Окончивши все посторонния происхождения, случившияся в фамилии нашей, приступаю теперь описывать по временам и жизнь свою безпристрастным образом; ибо я ни какого на это побуждения не имею, а единственно для того, что все содеянныя мною пороки в молодых моих летах и во времени обращения моего в добрых делах изъясня, дать пример потомкам моим, от коих должно будет им воздержаться и что впредь предпринимать, и дабы знать им верным образом жизнь их отцов и предков, а не так, как я здесь описывал, о которых только слыхал и припомнить мог.

По определении 1757 г. в воинскую службу, по поданной челобитне, как уже и выше сказано, 1757 г., Августа 17, в Олонецкий драгунский полк, и я отдан был в Тобольске того полку Поручику Пламбеку, который был в Тобольске для покупке в полк лошадей в команду. В сие время в Тобольске был Губернатор Тайный Советник Федор Иванович Соймонов, и в Сентябре месяце был большой пожар, от котораго во всем городе вывозились за земляной вал. По прибытии в полк в крепости Св. Петра на Тобольной линии определен был Подполковником, Акимом Ивановичем Тюменевым в Полковую Канцелярию для письма: началась Пруская война и формирован был, под предводительством Генерал-Фельдмаршала Шувалова, славной обсервационный корпус.

А 1758 г., Февраля 10 числа, пожалован из драгун Капралом. Прибыл для командования Сибирским корпусом и линиями Бригадир Карл Львович Фон Фрауендорф, о коем бы следовало и должно объяснить, но по последствию сие окажется. Он, великой любитель наук, по прибытии в Омскую крепость, повелел находящемуся в крепости Св. Петра Инженер-Поручику Тренину обучать, выбрав из молодых солдатских детей, к которому, по желанию моему, как уже был прежде учен, поступил и я для обучения Арифметики и Геометрии.

Знаменитаго 1759 г. при сем ничего сказать не могу, как только мать наша Марта 24 числа скончалась. Получа сие несчастное известие, весною ездил в Тобольск: вода так в реке Ишим была велика, что сыскать было трудно переправы, а в зиму такие жестокие морозы, что всякая птица мерзла, как сороки воробьи и голуби.

Прибыв в Омскую крепость 1780 г. командированию Генерал Поручик Иван Иванович Веймарн, которой был по тому ж человек ученой и весьма прилежный к строениям, приказал прислать из крепости Св. Петра Поручику Тренину учеников его на экзамен, куда прибыв, экзамен учинил он сам многими задачами, и с похвалою отпущены для найдальнейшаго впредь научения.

Мы имели в крепости Св. Петра с братом Александром собственной свой дом и людей, и всякое скотоводство, и слугу, Леонтья, Гусева с женою, который был весьма добродушный и добродетельный слуга и порядочной жизни; он ездил из Петропавловской в Ирбит для торгу; но воспоследствовавшей же перемене движению драгунских полков, полку Олонецкому должно было сменить полк Вологодский в крепости Железинской, к чему и требовалось довольно для смены форпостов Унтер-Офицеров и Капралов, тогда им, по случаю сему, отпущены были в полк, откомандировать же из крепости Петропавловской меня в Полуденную крепость к роте первой, куда прибыв, собираясь прежде полку для смены по форпостам полку Вологодского команд, должны были отправиться в назначенные нам места, где и досталось мне командовать на Иртышской линии ведения крепости Железнинской в станце Изылбашском, где из роты получил я служебную лошадь со всем седлом и прочею амунициею и 6 человек драгун.

Подлинно не знал я, что тогда начать; во первых малолетство, не привычка сконфузила так, что принужденным нашелся отдаться во власть командированнаго со мною солдата Бати, коего по старости уже лет во всем полку так называли, что и было и послужило к совершенному моему счастью: он купил мне дровни, хомут и прочее снарядил; запрягши, поехали.

О проклятая скотина Киргизского рода, о которой вспомнить без прискорбности не могу: она, проклятая не идет и с места; стану стегать, а она лягать, то и принужден буду весть в поводу, а только сяду на сани, то же самое от нея выдет; представьте, что во всю дорогу с нею мучился таким образом, коя до того меня доводила, что не рад был и жизни; но как бы то ни было, доехав до места и и сменя Поручика Мертеса, жил в сем станце выгодно, как от обывателей и Донских Казаков весьма был во всяком удовольствии, а особливо в пропитании.

Случалось в сем месте страдать мне чудным приключением: парившись в бане, на правой руке у большаго пальца натеревши от веника пузырь, и пришедши из оной, не поставляя онаго ни за что, продрал и воду выпустил; она, раздуревшись, разболелась, что более месяца оную владеть не мог, весною ж проезжал в крепость, Устькаменогорскую Бригадир Фон Фрауендорф, и по прибытии его в станец, изготовлены были рыба караси к столу, весьма изрядные и вкусные, которые ему совершено понравились.

Он, спрося меня, далеко ль и в котором месте оные изловлены, о коих уведомясь, как был человек был весьма любопытный, приказав заложить лошадей и ехать к озеру, куда собраны были Казаки с небольшим неводом; прибыв на оное, изловя рыбы, чем был чрезвычайно доволен; в обратный же путь приказал мне сию дорогу или разстояния, далеко ль сие озеро, измерять шагами, что я, исполня с великим трудом, ему донес, и тем дело сие кончилось.

Когда же полк Олонецкий со штапом прибыл в крепость Железинскую, тогда и я взят был в оную при роте у Поручика Филипова; но благодетели ко мне весьма были Поручики из Кадетского Корпуса, Тюменев и Ивашев. В оной крепости, по головной у меня болезни, напала вошь, от чего была вся голова чудным образом наполнена, что ни промыть, ни прочесать оных было уже не можно, и доходило, что полковой Лекарь приговор учинил обрить, но всякими образами было сие отвращено.

Сего лета, по выздоровлении моем, командирован был в станец Татарки на 3 плашкоутах, на коих и было по 6 человек людей, для привоза оттоль провьянта муки, на которыя нагрузя того провьянта, вверх воды, не имея хороших снастей и парусов, великое претерпели мучение, посудить можно, что весьма разстояние хотя не велико, но трудно, принуждены были, быв без печенаго хлеба дней 5, ловить в речках рыбу, печь и брав ягоды, употреблять с мукою сырую; пусть говорят, что хотят: так что было, то прошло.

Прибыв, однако, благополучно, выгрузя хлеб, сдал, и находился при роте, где в первый раз от Поручика Филиппова при разводе за пьяного драгуна принужден был вытерпеть палкою один жестокий удар. В сие лето от ветреной болезни, иль так называемой, язвы, множество померло людей и пало в полку лошадей, что не более осталось во всем полку до 100, или еще менее.

По прошествии 1761 же лета к зиме взят в крепость Омскую по прежнему, для обучения к команде инженерской, где находясь, между прочим употреблялись также и в караулы к Генералам, как к Веймарну, а равно и к Фрауендорфу, а в летнее время к присмотру разных казенных строениев, коих тогда было весьма достаточно. Великие в сем годе продолжались и чрезвычайные жары, от чего так был возгустившейся воздух, как мгла какая, и чрезвычайно было множество больных, и язвило людей, и умирало, как примечательно от оной же скоропостижно, где и слуга мой, Леонтий, который достоин сожаления, от сей язвы, называемой черной, хотя великия об нем прилагали старания ко излечению, окладывая по распухлости его всего табаком и полагая в парное молоко, но ни чем освободить не могли, умер.

1762 г. Генерал Поручик Веймарн, отбыв в верх Иртышкие крепости, препоручил по себе командование помянутному Фрауендорфу, строение же происходило: тюремной острог, провиантские в цитадели магазейны и для оных пристань выкладывалась фашинником Штаб и Обер-Офицерских домов и множество, коих описать подробно уже не могу.

Он, Фрауендорф, столько был жесток, немилосерд, а лучшее сказать мучитель, что не устыдился одного дня до обеда пересечь плетьми, кошками, при своем присутствии, где должен был слушать вопль иногда и невинных, до 110 человек; ходя за ним ординарцы, всегда имели с собою орудия кошки, плети, палки, грабли, вилы и тому подобное нелепое, который, сколько по своей горячности и запальчивости, а более видно было от злобы, предвидя, может быть, по уведомлениям, к нему нерасположение, только было у него в употреблении: «Бей до смерти!»

Такой жесткости и немилосердия уже я более нигде не видывал, что из последствия и конец жизни его оказал, что он, будучи в Иркутске Губернатором, многия жесткости причиня разным честным людям и запытав одного солдата в присутствии своем в жарко натопленной бане, Капитанскаго сына, коего на отца имел злобу, но узнав, что все его дела дошли в ясность вышним, скоро умер, не ждав определения оной.

Он меня, при строения острога будучи, нашел самомалейшу. неисправность, приказал бить фуктелями, а сверх того сам из своих рук бив палкою по голове, проломил оную и правую руку перешиб, от чего выросла кость, но фистула, коя уже лет чрез несколько открылась, удержала растение оной, фистулу же имея на правой от того руке, видно по смерть мою оной пользоваться буду должен.

По просьбе моей отпущен был в Тобольск, где будучи подав об людях сказки к ревизии, находился там при команде резервной, в команде Капитана Соймакова Афонасия Федоровича, и по вольнисти, от него данной, жил месяца два без всякой воздержности, утопая, по молодости лет, в разных распутных обстоятельствах, о коих всяк разсудить и знать может, что только может быть поползновение для молодаго человека, как гуляние и притом пьянство, а потом последовать уже жертвою Венере и ея угождениям.

Сего 1763 года, Мая 1 числа, произведен Подпрапорщиком, Декабря же 25 числа, к сожалению всего народа Всероссийскаго, скончалась Государыня, Императрица Елисавет Петровна, и вступил на Всероссийский престол Государь Император Петр Федорович Третий. В его царствование манифестом отменено известно бывшее «слово и дело», по коему великия несчастия несли и честные люди, кроме всяких преступников по злобе и случаям, учреждена вольность дворянства; сделал замирение Прусской войны, которая весьма жестоко, с великим государственным вредом, продолжалась с 1754 г.

Весною командирован был я, с Капитан-Поручиком инженерным Палицыным, в крепость Ямышевскую, где все лето находился у перестройки уже по прожекту.

И как сего году в Июле получен чрез курьера манифест о вступлении 28 Июня на Всероссийский престол Государыни императрицы Екатерины Алексеевны, по чему тогда Фон Фрауендорф сделал сумнительство и не шел к присяге, но бывший тогда за Дежур-Майора Капитан полку Троицкаго, Василий Алексеевич Князь Чегодаев, учунив собрание Офицеров, намерился его арестовать и отослать в Петербург, которой уже почти принужденно, пошед в церковь к молебствию, присягал. Не мое бо есть, впрочем, изъяснять, хотя бы я был и в состоянии, всех обстоятельств, происшедших при сей важной перемене, о котором уже, как из изданных манифестов, весьма ясно каждому видно; в последних же месяцах сего года Генерал-Поручик Веймарн взят в С.-Петербург.

В Феврале месяце 1764 г. отпущен был в Тобольск для свидания с дядею Угримовым, и в бытность мою в Тобольске, прибыл к командованию Сибирских войск главным командиром Генерал-Поручик и Кавалер, Иван Иванович Шпрингер, к которому бывшие тогда Унтер-Офицеры отданы были ординарцы, куда от него вытребован был из Омской и Фрауендорф.

Будучи в Тобольске 2 недели, отправился в Омскую, а я, по просьбе моей, остался. По прибытии ж в Омскую Мая 1 числа, по разсмотрению Г. Шпрингера, с прочими произведен Вахмистром и при Инженер-Майоре Малме отправились в крепость Устькаменогорскую, где во ожиданиа Генерал-Поручика Шпрингера, пробыли 2 недели, и как делать было почти нечего, то Малме обучал меня, для своего увеселения, практике, ходя с инструментом и по колышкам разныя задавая к научению моему нравоучения; в коей командовал тогда Примьер-Майор Сибирскаго гарнизоннаго полку Копотов.

В сие то время продавалась красная рыба по множеству, и как оную все ловили без изъятия вольно, такие осетры, из коего вынималось икры 30 фунтов, от 6 до 10 коп.

По прибытии Шпрингера и Генерал-Майора Фон Фрауендорфа, кой сего года был пожалован, пошли на реку Бухтарму, где я от Устькаменогорской чрез Алтайской камень до крепости, назначенной надолбами и рогатками Бухтарминской, мерял дорогу, но по видимости сего лета весною Китайцы оную выжгли; ибо только остались знаки, их лучные обломки и стрелы ломаные и прочия вещи мало весьма значущия, к их изобличению, где пробыли 11 дней.

И я с сего места даже и по Верхнему Иртышу в 6 верстах между двух буераков снимал план, для положения прожектов, которой занимал в своей округе и вниз по реке Иртышу, назначенной в 10 верстах редут Березовский, а обратно уже до Устькаменогорской мостил по речкам мосты, из крепости ж Устькаменогорской обратно отправились по линии, где я и снимал со всех редутов, форпостов и крепостей, планы, а прибыв в Семиполатную крепость, от многой ходьбы начали у меня пухнуть ноги, но бывший при нас в команде Донской Казак научил меня натирать оные мылом в жаркой бане, чем я от сего всегда и освобождался.

В зимнее же время находился в Омской крепости у сочинения планов и наложения на оные прожектов: ибо к весне поехал с планами и прожектами от Генерал-Поручика Шпрингера в Петербург Инженер-Прапорщик Зеленой. В сию же зиму к Рождественской неделе учрежден от Генерала был в чертежной, для полирования молодых людей, оперной дом, где и чинили представления разных трагедий и комедий, под смотрением и предводительством моим, при чем на расходы со зрителей сбиралось довольно денег и употреблялись на разныя платья и уборы.

Весною 1765 откамандирован для описания тракта Олонецкого полку, который переведен был с Иртышской линии, из крепости Железинской, в город Кузнецк, и для того Генерал-Поручиком, как я был в том полку, чтоб мне свободнее было исправить порученное дело, переведен был в Ревельской драгунской полк; и прибыв в крепость Железинскую, явясь к Полковнику Арцыбашеву, от коего взято мною команды 30 человек и вожатой; при мне ж тогда находились два ученика, Вахмистр Арпасий и Подпрапорщик Вяткин; выступили из Железинской Мая 3 числа, тракт был степью чрез реку Карасук и Баган, а вышли на реку Обь в деревню Кирзинскую, чрез дуброву Запрудину, до которой тракта оказалось по мере 424 версты; в сей деревне и Ординской стоял я с командою, доколь переправлялся полк чрез реку Обь более 10 дней тколь, переправившись, шли через завод Сузунской и чрез реку Берд и село Бачацкое до города Кузнецка, всего тракта 1986 верст.

А из Кузнецка уже не более, как человек в 12, через реку Кондому и форпост Кузедеевский Калмыками, где лежит дорога каменными горами и весьма лесными местами, называемою Чернью, до Бийской крепости 180 вер., шли верхами 2 недели; по выходе из Кузнецка недостало хлеба, по случаю убившейся с горы Карачияку вьючной с толчею лошади; тогда дня 3, или 4, питались только кедровыми шишками; пришед в Бийскую крепость Августа 17 числа, я находился в ней Сентября по 20 ч., сочиняя тракту своему описания, журналы, абриси и карту, а сверх того Командующий по оной Генерал-Майор Декалонг возложил мне сочинить и Генеральную карту, как тракта моего, так и Инженер-Прапорщика Романовского, который шел с Луцким драгунским полком из крепости Ямышевской прямо степью до Бийской.

В сие ж время делал Генералу Декалонгу к 20 ч. Сентября иллюминацию, вензель с короною и прочим приличеством, для набрания фонарей на столбах, прорезную из разных фонарей малеваных, который и долго еще меня продержал, но по полученному к нему от Генерал-Поручика повелению, отправлен с почтою в Омскую в котором проезде по Иртышской линии великой был недостаток, по случаю бывшаго сего лета упадка великаго лошадям, прибыв же в Омскую, препровождали зиму в сочинениях планов и карт и в представлениях трагедий и комедий с великим удовольствием.

Сего ж года Июля 20 ч. от приключившагося пожара сгорела до основания Иртышской линии крепость Устькаменогорская, старого строения с форштатом, существовавшая с начала построения оной в царствование Великаго Государя Петра I-го с 1721 г., которая построена потом уже большая по регулам фортификации, обнесенная земляным валом и рвами, в которой тогда командовал Генерал-Майор Александр Матвеевич Харасков; он в оной крепости живучи с 1763 г., по молодости своит лет, многия чинил дебоширства, о коих, по его чести, описывать я не хочу; отъехал он в Россию в 1767 г.

Сего 1766 года, Генваря 1 ч., произведен я Прапорщиком и откомандирован был для строения крепости Ямышевской, в коей и находился, где был тогда Комендант Федор Максимович Демьянов, жена его Анна Петровна из фамилии Копиева; как отцы наши были весьма в дружбе, и он, Демьянов, женен возстановлением на степень жизни тетки Акулины Яковлевны и отца нашего, помня он сие их благодеяние содержал меня, как сына, где я ни в чем ни какого не имел недостатка, а зима препровождена таким образом: будучи в Омской, как и прошлаго года.

1767 летом находился при строении крепости Ямышевской. В сие время принужденно мною сломан старый форштадт и выстроен на новом месте. В дистанции сей крепости везши Донской Казак не телеге выбегшаго из Киргизскаго плена Карыкалпака, который, по неосторожности Донскаго Казака, задавя до смерти, бежал, но разъездною командою сыскан и содержался скованным в крепости Ямышевской, который, по ордену Генерал-Поручика Шпрингера в страх другим, повешен за форштадтом и часовнею, при самой дороге, коим поступком великой страх наведен был на всех Киргисцев и были смирны и спокойны.

По наступлении зимняго времени Генерал-Поручик отбыл в Москву и за отбытием своим поручил команду Генерал-Майору Петру Андреевичу Девицу, у которого испрося увольнение, поехал я в Тобольск, а оттоль в Тюмени, где уже дядя Угримов был тогда Воеводою, для свидания.

1768 г. прибывши в Тюмень в Генваре месяце, где будучи, согласили меня жениться в Кургане на дочери Коллежскаго Регистратора, Василия Петровича Яковлева, Настасье, которая была тогда от роду 19 лет, и как я на то согласился, то дядя писал в Курган Г. Генерал-Майору Павлуцкому, Якову Степановичу, чтоб он сие сватовство привел в существо, который о сем постараясь, согласил и дал знать с посланным для того нарочным слугою, куда уже и мы прибывши, в доме Парфентьевых того ж Генваря в 3 день и бракосочетание учинено, в присутствии сего Генерала и многих Штаб и Обер-Офицеров отставных, в городе том на жительстве пребывающих. Где, окончав три дни, как дядя и тетка уехали, а я с женою остался у своего тестя, который был еще тут Комисаром, человек хотя достаточный, но уже обыкновенно, по старости лет своих, со скупостию в награждении наличными деньгами, впрочем, не могу жаловаться, ни в чем приданом не имел ни какого недостатка, как платье, золотых вещах, жемчуге, серебре, по тогдашнему моему состоянию было весьма достаточно.

Ибо все в Сибири свадьбы основываются не так, как в России, на росписях приданаго учотом, а полагаются всегда на честность отцов и матерей, что они, конечно, имея любовь к своим детям без должнаго награждения по возможности своей, не оставляют, а напротив того, каждому зятю, по обыкновению ль, введенному на сие, или же по скупости, возглашают такими словами: «Мы, дети, вас посмотрим, каково житье ваше будет, то и тогда наградить вас не оставим». Изрядно сказано, но я сие себе представляю не инако по пословице, что «дорога милостыня во время скудости; а после они же говорят: «Что их снабжать! Они, слава Богу, живут хорошо;» а в противном случае другой резон находят: «Как живут, так и словут, а нам на мотовство их не напастись;» и выдет, что взято, то свято, а вперед, как удастся.

Выехав от них через город Тюмень до Тобольска, где из оставленнаго или для сохранения, лежащаго у Ивана Никифорова Борисова, имения взято мною из отцовскаго серебра образов оловянной и медной посуды, и людей Андрея Девятирикова с женой и малаго Виктора Котельникова; искупя в Тобольске, по новости, что только необходимо уже было надобно, приехал в крепость Омскую на 3 упряжках; дорогою же в Абацкой слободе купил пару гнедопегих молодых и весьма хороших лошадей.

В Омской уже пробыв не более недели, поехал в крепость Ямышевскую; прибыв же в форпост Коряковский, писал Федору Максимовичу, Коменданту Демьянову, чтоб он, по своей милости, снабдил меня подводами и повозками, по худости тогда дороги он прислал в тот час коляску и лошадей; и так по приезде в Ямышевскую, хотя у меня прежде и была квартира холостая, но весьма уже по семейству моему тесна; были у него в доме недели две, до коль я не исправил для себя квартиры артиллерийскаго стараго дома, куда перешед начали жизнь свою основывать с помощию благодетеля Демьянова, которому за его благодеяния и неоставление при первом случае, вечно должным остаюсь.

Накупил лошадей, завел рогатаго скота, птиц, употребляя людей и лошадей к ломке и возке соли на прочия случающиеся поделки, весьма жизнь свою поправлять всяким заведением начал, а сверх того и прилагая к тому свое попечения и труды, как для себя и Коменданта многия вещи ему крашивать, золочивал и разныя полезныя показывая услуги, что все, по молодости лет моих, служил к моему исправлению и жизнь свою препровождал с удовольствием.

Не умолчу же и сего, что первый год жены своей, кроме Бригадира и Коменданта, ни куда не отпускал, и то вообще с Коменданшей, или благодетеля ж нашего бывшаго при таможне Комисара Хворова жены, Авдотьи Егоровны; ибо все Офицерския жены, будучи из низкаго состояния, беднейшия, а к тому распутные, о которых уже я, будучи холостым, довольно по обращениям насмотрелся, но чему все сие было для меня и несходно.

Из Москвы обратно прибыл Генерал-Поручик Шпрингер; в Ноябре месяце проехал, прибывший из Оренбурскаго корпуса в крепость Устькаменогорскую к бригаде, Генерал-Майор Гаврила Петрович Черепов; он повелением своим приказал встретить его в форпосте Чернорецком; с коим уже по всей дистанции Ямышевской до форпоста Семиярскаго, который весьма изволил жаловать меня. При самом моем отезде из Ямышевской с Генералом жена моя начала к рождению младенца мучиться, чего я по первой молодости ни как не знал и не понял, а только считал, чтоб не остаться от Генерала; по прибытии ж в Чернорецк Комендант Демьянов прислал нарочнаго ко мне Казака с запискою уведомляя оную, что жена моя 10 числа Ноября родила дочь, и весьма опасна в своем здоровье.

Сколько при сем случае был я порадован, а с другой стороны потревожен, не знал, что предпринять надлежит, но вечером, играя в карты, доложил о случившемся со мной приключении, который той же минуты меня уволил обратно; в коротком времени прибыл я домой, хотя, и в слабых силах, нашел свою жену живу и с рожденною дочерью, которую по нескольких днях окрестя, наименовал Екатериною, которая сего ж года Мая 10-го числа и умерла.

В летнее сего 1769 года время трафилось в называемый семик гулять с приятелями по обыкновению в поле, где случилось быть тогда команды моей Вахмистру Копейкину, и с его женою; и как мы все довольно были подгулявши, между разговорами Вахмистр мой нечто мне сказал грубо, кое и было, иль лучше показалось мне несносно, ударил его один раз случившейся в руках моих тоненькой таволожкой по голове, и трафил по нечаянности чрез висок, от коего удара он, упав мертво на землю, был без чувства.

Видя сие мои приятели, оробевши, не знали, что и делать, а жена моя пришла от того в великий страх, жена же Вахмистра Копейкина начала вопить по мертвом своем муже, а тесть Копейкина Скоробогатой, отставной драгун, бывши тут же, с азартом меня весьма злословил убийцею, который гвалт хотя и старался я пресечь, но был уже против огорченных против меня не в силах; привезли уже на телеге мертваго моего домой без чувства, с великим воплем и рыданием, утверждая только меня единственно убийцею, отчего вся крепость пришла во удивление; я же, сколько с запальчивости, столько от таковаго слышаннаго на меня злословия, огорчения, вошед к Бригадиру Фон Гилензбергу, доносил в горячности сам на себя в убийстве; оный, видя меня в чрезвычайном почти изступлении, послал со мною одного Офицера, чтоб я, ушед на квартиру, успокоился.

Копейкин же, быв несколько мертвым, очувствовавшись, был болен головою дней 10, которая у него от удара только распухла, и напоследок совершенно выздоровел; но чему и положено мое обещание с самого того времени день сей семик никогда не праздновать и не каких веселостей не вчинать, что и по день сего моего описания сохраняю весьма строго со всеми моими домашними.

Августа 1 произведен Поручиком; по просьбе моей уволен был в домовой отпуск, в город Ялуторовск, к тестю, где пробыв двунедельное время в Великий пост и с женою, возвратился обратно в крепость Ямышевскую.

Скончалась Коменданта Демьянова жена Анна Петровна, а он был тогда в Тобольске, которую я, не похороня, поставил в трапезе, а как он приехал, уже сделаны похороны. В небытность его великия по смерти ея перенес я ненависти от родственника его, Ревельскаго полку Капитана, Андрея Ушакова, который был ему Демьянову, близок. Он думал совершенно, что Демьянов из Тобольска не возвратиться по некоторым неизвестным обстоятельствам, вошел в сбережение наследства, у коих был уже сын Петр тогда 12 лет; и как он, Ушаков, любил всегдашнюю подгулку, а мне определено было и отдан из руки как дом его и сын со всем их имением от Бригадира, ибо я был, по милости Демьянова, как сын его, от чего и выходили от меня на излишние расходы по требованиям Ушакова разныя неудовольствия, что он видя, что и его ни до чего такого не допускаю, чем бы он только мог воспользоваться, обратился в Омск.

А по приезде Демьянова, благодаря меня за все сохранение целости его дома, живши он только 6 недель, и как был не воздержен, пил запоем, делая в оном разныя непристойныя чести или летам поступки, вздумая жениться, и сам умер, коего довелось мне ж схоронить; а по кончине его от Генерала-Поручика Шпрингера велено, хотя и просился тот же Ушаков, мне, приняв все имение, учинить, что с оным должно, продать, долги раздать и прочее, что мною приведено к совершенному окончанию порядком.

Лишь тольо прибыл 1770 г., я в Ямышев из домоваго отпуска, получил повеление ехать мне для строения крепости Жолтзинской, куда собрался, как уже и дорога весьма зимняя была худа, с великим трудом, по большей части рекою Иртышем ехавши с опасностью, прибыл в оную Марта 20-го. В сей крепости имел я великое удовольствие в жизни, а особливо приятством Коменданта Вильденгейма и его жены Марьи Ивановны.

Сего года 1771 ушли из-за Волги Волжские Калмыки под предводительством наместника Ханства Убаши, разоря по Волге многия селения и захватя многих Русских людей, слишком оных до 50 тысяч, прошли Киргизскою степью, чрез реки Улконки, и перешед уже степи, приближаясь к великому озеру Балкашу, лежащему близко к Великой Бухарии и Китайской границе, ошибкою трафили на великие пески, отчего много оных побросано за упадком лошадей и по нападению Киргизскаго Аблай Салтана, многие разграблены ими и взяты в плен; они, бросясь, сколько возможно было, ушли в Китайския границы, а оставшие остались добычею Киргиз. Будучи уже не в силах от оных оборониться; весьма много оных выменено от Киргиз купечеством в Россию; а по довольным известиям, что все начальники Калмыцкие Китайцами истреблены, и они не так, как прежде, были совокупно, разбиты по разным селениям, дабы впредь не могли они сделать такой же измены, каковую они от них вытерпели и в1756 г. от Князя их, Амурсаная, который, вышед в Россию, умер в Тобольске, а они уже выходили в разныя времена, а последние Князья великим кошем в 1758 г.

Генерал-Поручик Шпрингер в начале сего года скончался, а принял командование бывший в Устькаменогорской Генерал-Майор Станиславский, Сергей Кириллович. Он за ушедшими Калмыками собирал с полков по три эскадрона войск, квартиру имел для войск в Шульбинском форпосте. Выведши войска все под камень Дербугатай, вверх по реке Чар-Гурбану, в 70 верстах, подряжал ставить на них провиянт и фураж, поморил было всех людей с голоду, кои, ничего не сделав, стояли в степи напрасно; но даже проходили войски по зарешной стороне за Калмыками ж из Оренбургскаго корпуса при Подполковнике Андрее Рычкове; он же, Станиславский сделал представление в Иностранную Коллегию о перепуске Киргизов с их табунами на Российскую сторону единственно по знакомству с ними, из одного только лакомства, которое в предыдущия времена открылось великим вредом и неспокойством по линии.

Сделан же был на драгунские полки подряд на поставку сена к совершенному вреду вошедших в сей подряд частных людей, а к своему погублению, что напоследок открылось ему великим несчастием, а напоследок предвидя, все свои распоряжения тщетными, зарепортовал в Коллегию, что он Калмыков преследовать не мог единственно по слабости войск драгунских полков, по чему по сей его рекомендации и учинено разформирование и сделаны гарнизоны к великому всех несчастию, и легкия полевыя команды пешия, которое воспоследовало 1772 г., Февраля 1-го.

Множество по сему формированию осталось за комплектом Офицеров весьма достойных, кои в гарнизон награждены чинами, в коем числе и я Капитаном; но будучи года три на Поруческом жалованьи, сколько было нашего о сем сожаления, что поступили в такую вечную по неволе нашей службу, что уже описать не можно; для чего и поступил я, по просьбе, в Петропавловской батальон: но как должность Инженер-Офицера снята не была, то и остался при оной и в баталион отпущен не был. Формирование же 1773 делал по полкам Станиславский Генерал, где по видимости от драгунских полков многия вещи пропали без употребления безгласно.

Сего лето трафилось со мною странное приключение, которое здесь я описать подробно намерен. Вдруг начала у меня болеть голова, что и несколько уже дней продолжалось; я, желая сия прервать, поехал для осмотру земляной работы в форпост Осморыжский, ибо тогда мне была препоручено иметь смотрение за работами как Железинской дистанции, равно и до самой до кр. Омской, куда часто очень езжал, когда только было мне надобность и позволяло время, но бывши в оном, болезнь моя наиболее усилилась, что видя, возвратясь обратно в Железинку, и по утру не мог уже встать и с постели, призвал Лекаря, Федора Ивановича Меера; согласясь с оным пустил из руки кровь, но как видно секцию сделал весьма малу, то кровь, вошед во движение, заперевши секцию, остановилась, от чего тот час сделался великий обморок.

Лекарь, видя сие приключение, по обыкновению, спрыснул водою; очуствовавшись, одним моментом пожелтел я весь, так что и кровь во мне была желта, белки у глаз, но даже и зубы, все пожелтело. С самаго сего начала потерял я аппетит к пище и питию, чтоб оно такое ни было, и начал на последок изнемогать в силах и сохнуть день ото дня, и в такое пришел изнеможение, что уже шатался, ходя по горнице, тосковал, а о чем, и сам не знал. Лекарь Меер сначала хотя употреблял лекарства, но, не видя ни какой пользы, отказался. Не осталось более что предпринять, как лечиться вольными знающими людьми, кои употребляли разныя симпатическиея свои лекарства с примечаниями, как смотрением в воду на живую щуку и прочия таковыя нелепыя, что уже и описывать, по мелкости их, не стоит трудов.

На последок, видя себя в крайнейшем изнеможении, сделал переписку в Омск к Штаб-Лекарю, изъясняя все мои подробно приключения, который, сделал разсуждение, предписал Лекарю Мееру, чтоб он, сделал слабительныя кашки, давал их по 8-ми в сутки. Употребляя сие, зачало гнать потом и уриною желчь, но с великим изнеможением, продолжаясь таким образом 2 месяца слишком. В один день трафилось после полдня войти в спальню, где, думали, я уснул, и увидяли лежащаго меня с полыми глазами, без чувства и дыхания, пришли почти в безпамятство, и не говоря ни слова мне, да хотя б и говорили, то, думать должно, я б сего не чувствовал, послали за Лекарем, и как он уже пришел, то намерен был, видя в таком положении, просил холодной воды, чтоб меня спрыснуть: но благоразумие жены моей до того его не допустило; лежав я в таком положении более 2 часов, а жена и Лекарь сидя весьма тихо, смотрели.

Очувствовавшись же и увидев Лекаря, сказал ему: «Что, и вы здесь?» и попросил у него из табакерки нюхать табаку, котораго, по слабости моей, уже и не употреблял более месяца; и с того самаго времени начал выздоравливать и пить редечный сок с вином, который придавал аппетит к пище, но совершенно уже выздоровел не ранее, как через два месяца. В летнее время великий претерпели упадок лошадей от обыкновенной ветреной болезни и скота, где и пало собственных моих лошадей 11, и не осталось ни одной.

В семь годе 1774 ни каковых примечания достойных деяний не происходило, как только прибыл к командованию Сибирским корпусом Генерал-Поручик Иван Александрович Декалонг.

В сих годах 1775, некто Донской Казак Емельян Пугачев, объявя себя Третьим Императором, собрав к себе великия партии бунтовщиков, и разоря многие великие города, как Казань выжег, Ориенбург долго держал в осаде, и многия селения разоряя в России и Сибири, которого от Сибирской стороны удержал войсками Генерал-Поручик Декалонг, разбив его под крепостью Троицкою, от коль он бросился в Казань, и ее выжег, и многие города разорил со уроном многих честных людей, коих он казнил и весил, а особливо дворянство и воинских начальников, напоследок бежал за Волгу, где его догнал, разбил и поймал гусарский Полковник Михельсон; за что он, Пугачев, в Москве четвертован.

Во времена же сих тяжкая была Турецкая война и великий мор в Москве, а на последок бунт, при коем убит бунтовщиками и Преосвященный Амвросий. Тяжкая Турецкая война столько не погубила в России народа, как сии не спокойные бунты.

В Генваре месяце, по просьбе моей, уволен был я в отпуск, в котором был в Тобольске, Тюмени и Ялуторовске и, видевшись со своими родственниками, возвратился обратно в крепость Железинскую, привезя с собою отцовскую серебряную, медную и оловяную посуду, которую уже по собрани общем в 1776 г., в Семиполатной крепости, разделили добровольно и безобидно. Февраля 4-го по полудни в 7 часу началось лунное затмение верхней части луны и простиралось до половины, которое сошло в 8 часов 15 минут; ночь была ясная, и ветер тихой от SW.

Генерал-Поручик Декалонг 1776 отбыл в С. Петербург, оставя повеление свое оставшему по нем Генерал-Майору, Антону Денисовичу Скалону, чтоб откомандировать меня в крепость Семиполатную, для заложения оной вновь по прожекту и строения, куда я, получа повеление, в скорости, оставя жену и детей, дабы не разтратиться своею економиею в Железинке, отбыл, и приехал Апреля 4 числа с великим уже трудом, в которой был Комендант Полковник и Кавалер Илья Тимофеевич Титов.

Из крепости ж Железинской взято было мною туда колодников 40 человек, где был Святою Неделеию во всяких приуготовлениях к строению новой крепости и заведению, к чему и потребно было довольно надобности, куда и переехал с командою Апреля 18 числа, выше старой крепости в 16 верстах, у самых семи Чудских палат, а которых по приличеству в последующем 1785 году, ясно опишу топографически, где только была одна маяшная изба.

Команды же всей командированной было Семиполатнаго баталиона солдат 25, Башкир с лошадьми 100 служивых Тобольских и Тюменских Татар 50, ссыльных колодников 200 человек; то как сим командам жить было негде, сделал плетни, а для печения хлебов в семи Чудских полатах печи, в коих до постройки казарм и жительствовали, крепость же заложена мною при Инженер-Капитане Авраме Семеновиче Квашнине, Мая 18 числа, где я заложил в самый Троицын день и собственный для себя дом.

Июня 29-го, т.е., в Петров день, бывшаго при солдатской команде капрала Малцова, шед с меновнаго, колодники Вьюгов и Кошкин, будучи пьяные, убивши, спрятали под карчу в воду в речку Семипалатку, который найден в 3-й день по приезде его отца; колодники высечены кнутом, а он, в знак поминовения сына, приложил к церкви колокол в 5 пудов.

Жена приехала с детьми и людьми Июля 10 дня. Сентября 10 дня случилась великая необыкновенная буря от SW, началась по полудни с 12 часу и продолжалась до 6 часа по полуночи, от которой произошли великия и многия повреждения строениев и лесов, коих бы описывать весьма было много, а в Барнауле все фабрики и заводы поломало и было так темно, хоть сие происходило днем, что свету не было.

Сие-то самое время в С. Петербурге было великое и опасное наводнение.

Прибыл к командованию корпусом Генерал-Майор Николай Гаврилович Огарев, и Генерал-Майор Скалон отставлен Генерал-Поручиком, который, будучи в крепости Устькаменогорской, в 1777 году скончался. Не оставляю внесть сюда одну полученную мною записку, которая изъясняет бывшее Апреля на 24 число сего года над городом Челябою явление; во первых, сошедши с небес в подобие снопа почня (?) огня и ниже облаков на воздухе исчез, от коего произошел дым, сперва прямою веревкою, а потом извиваясь суставами на подобие скорпию и с головою; во вторых, ночью блистанием неизреченного огненнаго света; всем слышно было ужасный барабанный бой и пушечный звук, а потом стреляние из мелкаго ружья.

По заведении 1777 года крепости Семиполатной вновь, была во всем чрезвычайная дороговизна. Поручено мне было завесть еще, по повелению Генерала Скалона, пильную мельницу на отысканном месте, на речке Березовске, к которой был из Барнаула выписан плотинной мастер, Унтер-Штейгер Тихобаев, который хотя оную сделал, но действие ея было весьма слабое и не стоющее работы, которая уже года через три приведена в существо ссыльным колодником Вьюцким, имея не одну по сие описание перемену в перестройке, но напоследок укреплена и пристроено два постава мушных и толчея; сначала заведения коей определено из ссыльных для работ поселить 30 семей, дабы они и пашню имели, но оные по времени все в разныя ушли откомандирования выпуском на свое пропитание, а ныне осталось три двора, а исправляется работа с командированными людьми и лошадьми.

Заложена каменная церковь фундаментом, для освящения которого приезжал из Омской крепости Протопоп Федоров, по данному ему Указу от Преосвященного Варлаама, Епископа Тобольскаго и Сибирскаго, которая церемония со всеми обрядами совершенна августа 15 числа, о построении которой со всеми обстоятельствами, как о погорении и второй перестройке в крепости Семипалатной, сочинена от меня летопись, коя и находится в церкви: желающий да чтет тамо подробно.

В сем 1778 годе достопамятных никаких произсшествий не запримечено.

В 1779 годе примечания достойного ничего не случилось, как одна чрезвычайность, что Марта 11 дня с утра была умеренная погода, а с 11 часа возстала великая буря со снегом весьма мокрым, а в вечер и ночь при такой же погоде чрезвычайный мороз, от которой в проезде из Старосемипалатной крепости безвестно пропал кузнец 1, познобленных найденных привезенных солдат 2, колодник 1, а в крепости во дворах замерзло лошадей 2, рогатых скотин 3, а у Киргизцев много скота погибло, а особливо баранов, коих заносило в низких местах снегом и в лощинах поломало юрт и множество людей пропало безвестно, а 12 великий мороз и от 7 до 10 часа было от солнца разное представление в разнообразных отсветах, кругах и полуциркулях, разными цветами показывающимися, как синими, желтыми и красными.

Прошел сей 1780 год, что ни какого замечания мною не положено.

В Июле месяце 1781 командирован был, от Генерал-Майора Огарева, а к нему, по сообщению от Тобольского Генерал Губернатора, Евгения Петровича Кашкина, до Коряковскаго форпоста, для описания соляных озер и сочинения оных карт, коя от меня тогда ж по возвращении моем и была представлена.

Генваря 2, 1782 г., послан был, по секретной экспедиции посланником с письмами Киргиз-Кайсацкой Средней Орды ко владельцу Найманских родов, Абулфенс Салтану, куда отправились в степь верхами и продолжали путь по степи, переходя каменныя горы, как Дербугатай на речке Чар-Гургн, Сазык-Куль и Аркат, вострыя и весьма примечания достойныя горы, каковых я весьма видал мало, на самых вершинах гор они как нарочно выкладены из круглых весьма камней один на другой, и что выше, тем менее, величайшей вышины, на которыя покусился всходить, но хотя в перед весьма свободно, но обратно спустились с великою трудностию, не доходя еще и половины всей высоты, на коих растет мелкий сосняк и осинник, до камня Чингистау, в котором он имел свое зимнее кочевье.

Команды при мне было Казачий Капрал 1, Казаков 10, толмач 1 и два вожатых Киргизца; где всего вперед и обратно препровождено временем по 23 Генваря, и благополучно прибыли обратно; о приеме их, обрядах и прочем я уже описывать умалчиваю, поелику как сей народ довольно уже известный.

Апреля 30 числа закрыт от Китайцев Тяхтинский порт сверх обыкновеннаго с тремя пушечными выстрелами, но по каковым то обстоятельствам, хотя я частью изъяснить бы мог, но до меня сие не принадлежит.

Собравшись 1783 года ехать в Тобольск, по просьбе моей был от Генерал-Поручика Огарева отпущен, взяв с собой сына Петра и из крепости Омской проехал прямо в Ялуторовск к своему тестю, где, проживши неделю Рождества Христова, поехал к тетке, Акилине Яковлевне, в деревню; взят же был со мной и малый брат, Флегонт; у которой будучи, к несчастью нашему, учинившись в господском ея доме пожар, вреда много причинил сгорением кухни, бани, завозни с экипажем.

Пробыв у ней неделю, имел случай быть на Успенском винном заводе, который тогда был Господ Походяшиных, в коем виделся с управителем, Майором Иваном Васильевичем Черкасовым, который по родству доводился мне дядя.

В сию бытность тетка Акилина Яковлевна сыну Петру благословила животворящий крест серебрянный с мощами. Проехавши оттоль в Тобольск, стоял на квартире Петра Федоровича Плотникова, в котором был уже Губернатор Григорий Михайлович Осипов, и возстановлен уже был образ новаго правления; где я будучи, разделил с братьями, Афиногеном и Флегонтом, людей оставших отцовских и живших в деревне столько лет по смерти матери нашей с 1759 г.; не имев над собою смотрения и не видя господ, при воспоследующей сего года ревизии, взбунтовав, многие подавали челобитныя, называя себя вольными людьми, что было мне весьма трудно ходатайствовать.

Из коих на мою часть достались Степан Захаров с женою Василисою и с детьми Григорьем, у коего жена Парасковья и дочь их Марина, и дочь девка Степанова Татьяна; Андрей Девятириков с женою Феклою; Степан Павлуцкий с женой Аксиньей и детьми сыном Кирьяком и дочерью Натальею; Антон Гусев с женою Авдотьею и детьми их, с сыновьями Петром и Федором, дочерями Анной и Маврой, и Иван Иванов Ваулин внук, которых с великим трудом, приведя их в страх и показав им, что есть их господа, отправил в крепость Семипалатную с бывшим со мною Семипалатнаго батальона Капралом Кочевым.

Я уже не утруждаю ни кого слушать обстоятельства, кои происходили с Губернатором Осиповым о сем переводе людей, а только уже он от меня услышал, что они в Омской крепости, где, подав в Гражданскую палату челобитную, просил об исключении их по Колыванской Губернии; а по прибытии моем обратно в дом, подал прошение и в Колыванское Правление, по которому они сего года с 1-го Июля причислены, и я начал с начала ревизии вносить подушныя и рекрутския деньги бездоимочно, а Тобольская Губерния, имев о сем многия переписки, выключила уже их в 1787 году, с котораго определение в делах моих и копия есть.

Разсуждая ж я о них, что с ними делать и что начать, решился, и по неволе видя, что поселенные ссыльные на пильной мельнице разными случаями выбывают и остается их уже немного, мною же по некоторому обстоятельству было куплено пашни в дачах их у одного колодника две десятины с хлебом, где уже я года три пахал и прибавил распашкою земли довольно, а к тому ж и место мне дозволяло, высмотрев я оное, купив три дома, приказал им перевозить на устье реки Средней Березовки в Великий Пост на четвертой недели, и перевел их туда на пустое место где уже имел удовольствие видеть их живущих на Святой Неделе.

Но новости хотя не так исправно, но своими домами, снабдя их каждого лошадьми, рогатым скотом, баранами, свиньями, курами, всякою домовую посудою и некоторыми, как для строения и домоваго устройства материалами, хлебом и харчевыми припасами, что они, по истине скажу, никогда так не живали, поселил, где была прежде всего деревня Государственных крестьян Ляпунова.

Великого сие мне стоило труда приводить распутных сих людей в порядок, кои еще мыслили иногда, что они вольные и будут еще моим коштом доставлены обратно в Тобольск; однако ж я, имев о сем великодушие, сносил все без роптания, а только приводил ко обзаводству, к хлебопашеству и трудам, кои не сносны им казались.

Хотя довольно было посеяно разнаго хлеба, но, к несчастью моему, на 15 Июля, быв великий иней, хлеб весь обморозил, так что ни одного зерна не сняли, а солому выкосили: тогда-то я узнал, что мне делать и что вымышлять к прокормлению их; был в хлебе недостаток и великая во всех местах дороговизна, так что многие по деревням от голоду метали своих детей, не имев ни малейшего пропитания, а особливо около Тобольска и прочих мест великий был голод и с великою трудностию находили уже разныя средства к своему пропитанию, то я разнообразно стараясь пропитывать, сыскивать средства.

Сон. Настоящаго сего 1783 г., Июля 6 числа хотя ни какого я не имея ни когда суеверства, как называются бабьи басни и запуки, которыя верят снам и их толкуют, никаковых замечаний никогда не полагал и впредь не намерен, но как сие случайное трафилось и редкое сновидение, которое здесь и описать намерен.

В полдни после стола, по обыкновению и привычке, для отдохновения только прилегши на постелю, но спал ли, я или был в иступлении, не понимаю, представилось, что начался благовест в большой колокол и напоследок звон; мы всем обществом представились в церкви, в приделе Антония и Феодосия и я, по обыкновению моему, стоял на крылосе. Вдруг открылся весь иконостас, так как бы какая завеса, представился Священник на престоле, совершая Святые Тайны откровенно, стоящие ж на крылосе петь начали песни; потом Священник, ударяя в ладоши, зачинал припевать и ногами притопывать. Комендант и народ, видя сие, последовали тому же, и составилось не церковное уже служение, а великая пляска и песни, кои продолжались до того, что казались уже все от сего утружденными.

Потом Священник, приступя к престолу, соверша Тайны, взяв потир и вышед как бы с переносом, и взяв потир обеими руками из онаго разбрызгал по всей церкви и алтарю, а напоследок взяв величайшую метлу, ходя по всем местам, разметал и растирал. Чудное сие происхождение так бывших тогда озлобило, что оные, оставя все свои песни и пляску, обратились на великой шум и бегство из церкви, отчего в таком беспорядке и я разбудясь, находился долгое время в страхе, даже и с потрясением всех моих чувств и был безгласным, насилу мог очуствоваться.

Чудное сие воображение не хотел оставить, чтобы для памяти не записать. Гг. Медики утверждают, что бывают такия воображения, когда человек засыпает, не успокоя своих мыслей и чувств, и оные, по нечувствительности вкрадываясь в мозговыя нервы, действуют всякими таковыми воображениями. Но я не Медик, всего того не ведаю, а знаю, что приснилось мне, без всяких моих мыслей.

Открыта Семиполатная крепость по Высочайшему учреждению Колыванской Губернии городом Октября 10 числа, торжественно, с пушечною пальбою и со всеми обрядами, введением судей в Присутственныя Места Комендантом Полковником и Кавалером Титовым к коему торжеству делан мною щит, вензель с короною и надписью, многия пирамиды с висящими гирляндами, и освещен был город многими и разными огнями и фейеверком и был великолепный стол и бал.

Генваря 6 числа, 1784, по полудни в 3 часу, было чувствительное землетрясение, так, что в каменной церкви отчасти в сводах, а особливо в холодной, в алтаре, у горнаго окна, внизу, сделало ссадину и печь во многих местах сенула; продолжалось не более 2 минут, следовало же от NOW2. Июня 24 родился сын Павел.

Как сей 1785 год происходил без особо дальнейших деятельностей, то в оном и достойных примечания дел не описано, а только здесь скажу: Августа 17-го родился сын Александр.

Должность Инженер-Офицера начинала уже мне скучать с 1780 г., от которой хотя я уже и многократно отзывался и просил о смене корпусным, что до того доходило, что писал партикулярно и Генерал-Поручику Огареву. Причина ж тому была, что я определен был в крепости в должности Дежур-Майора, правил пограничною Канцеляриею по повелению Генерал-Поручика Огарева, и все, как пограничныя, равно и Киргизския, дела по дистанции Семиполатной заведывал, что бывал всегда в разъездах и великое нес безпокойство; а в крепости по тому ж всякия разныя строения, и особливо церковное, и укрепление крепости, было весьма в тягость; как уже люди рабочие пошли на плакат и на учет, письменныя дела отягощали; но сколько ни старался о сем, но не мог ни от чего избавиться.

Но вышли к приключениям моего несчастнаго искушения великия еще неспокойства, коих я не премину, как оные в сих годах меня терзали и безпокоили, оставить без изъяснения. В прошлом еще годе, проезжая Колыванской Губернией Економии Директор Олин, прибыв в крепость, по новости, как оному совершенное о всем знание иметь должно, то оный нашед меня к тому же весьма способным, просил, чтоб съехал я с ним до Старой крепости и пробыл сутки трои, чтоб получить было найболее о всем сведение.

Согласясь я, говаривали о многих случающихся и прежде бывших деяниях, и он, подговаривая меня перейти в штатскую службу, обещал постараться, чтоб я занимал место Губернскаго Инженера, однако же в разсуждении носимых мною милостей от моих всех командиров, хотя и быв горнизонным Капитаном, но по должности и по ведению моему известным противо прочих моей собратии, а особливо имея уже всякое обзаводство, страшила меня весьма сия перемена, ибо довольно из опытов предвидел я, что все по началу учреждения, вышедшие в штатскую службу, были почти несчастливы и редкий оставался спокоен. Он, заметив меня во многих моих должностях определенным и возложенных столько должностей, по дружбе своей прибавил штатскую должность следующим образом, намереваясь; как видно, обольстить меня сею, привлечь, чтобы я уже и в службу их согласился.

По перенесении уже из Старой в Новую крепость всех имуществ казенных оставалась только одна пограничная таможня с своим имуществом не переведенною; писали они из Губернии года три Комисару Хворову, чтобы он, наняв подводы, представил казну в Уездное Казначейство; но как денежной казны довольно было расхищено, то оный чинил о невозможностях разные представления, а к тому ж видя и торги тогда бывшие еще в совершенстве и заметя, что пошлинный сбор простирался каждогодно не более 500, 600, а редко 1000 рублей, что все видно предположа на замечаниях, он, Олин, в присутствии Казенной Палаты вошел докладом, что по необходимости и обстоятельствам замешанной таможни к возстановлению во оной упадков и приведению в порядок, по замечанию его, достойным находится в крепости Семиполатной гарнизонный Капитан Андреев, прося о определении на сие уважение.