Был ли протопоп Аввакум первым идеологом терроризма?

Взяться за этот далеко не бесспорный материал подтолкнула к действию статья Александра Державина “Кураев и Белковский вторглись во властные структуры государства”, где он довольно таки безапелляционно заявил: “Но никакая пропаганда не отменит очевидный факт: в России не было и нет православного терроризма”. Относясь с огромным уважением к диакону Андрею Кураеву, признаю его незаурядный талант полемиста и православоведа. И тем ни менее опасаюсь, что предлагаемым ниже материалом хоть в какой-то мере поколеблю уверенность вышеназванных авторов в том, что “православного терроризма … не было”.

Не так давно Президент России Владимир Путин заявил, что с теми, кто “стремятся использовать любые поводы, в том числе и религиозные поводы для достижения своих, прежде всего, политических целей, нужно бороться специальными средствами, объединяя усилия всех государств”. В том же выступлении он отметил, что нужно выяснить, в чем находятся “корни терроризма”, “если мы не хотим просто заниматься тем, чтобы сбивать плоды с дерева терроризма”. Вот именно о “корнях”, а точнее об истоках появления религиозного терроризма и пойдет речь в нашей статье.

Хотя сегодня мы с вами живем вроде бы в “мирное время” и наши дети не боятся налетов вражеских эскадрилий, свиста снарядов, цоканья пуль по стенам домов, но война … война идет приняв другие непривычные для нас формы: гибнут пацаны в Чечне, мирные люди в метро и в театральных залах и школьники, пришедшие на линейку по случаю начала учебного года. Все эти факты нам хорошо известны, убийц-виновников мы называем экстремистами, моджахедами, черными вдовами и т. п. И всем кажется, что впервые в нашей стране разгорелась подобная потаенная война, направленная на уничтожение мирных, ни в чем неповинных граждан. Причем четко прослеживается грань между “нехорошими мусульманами” и “хорошими законопослушными христианами”.

Но позволю себе усомниться в такой постановке вопроса и заявить, что более трех веков назад в Центральной России, на Урале, в Западной Сибири велась не менее жестокая и кровопролитная война между двумя ветвями православной церкви, вызванная реформами патриарха Никона и московского царя Алексея Михайловича. Не будем вдаваться в причины начавшегося противостояния, отметим лишь, что в ходе проводимой церковной реформы были изменены некоторые моменты в церковной службе, что и стало причиной яростного протеста тех, кто предпочел придерживаться старых канонов (старообрядцев, раскольников) по отношению к остальной православной части российского общества, принявшего реформу.

Но нам видится, что церковная реформа стала лишь причиной, искрой, взорвавшей и расколовшей русское общество на два непримиримых лагеря. Для русского народа памятны еще были годы “великой смуты”, когда лишь объединившись, страна, нация смогла остаться единой. Но болезнь не проходит ежечасно и полного выздоровления, как показали события второй половины XVII века, в пределах нашего отечества не произошло. Внутри страны возникла оппозиция, которую сегодня вполне можно было бы назвать партией, в которую входили различные социальные слои (от боярской верхушки до последнего смерда), которые скрытно, а зачастую и гласно высказывали неприятие крепнущей государственности, отрицали западную ориентацию в культуре и быте. Реформы наметились задолго до знаменитых преобразований Петра I , а любые изменения в обществе находили и находят сейчас своих противников, с которыми нужно считаться. Слабость государственных позиций в Поволжье, на Русском Севере, в Сибири – не преминула сказаться, как только явились первые проповедники, призвавшие к противлению царю и Патриарху. Оппозиция твердой и жесткой власти нашла свое место в первую очередь среди раскольников, а со временем она явила такие методы борьбы, которые до того не использовались ни в одном цивилизованном государстве. Главным методом, наряду с побегами из мест традиционного проживания в глухие леса, болота, горы, стали массовые гари, когда в огонь по собственному желанию бросались не только взрослые, но и умудренные опытом старики, женщины с грудными детьми. Выгорали не только отдельные селения, но целые волости и путешественники с ужасом сообщали, что иногда проезжали по несколько десятков сел и деревень и ни в одном не встречали не единой “живой души” - все или сбежали или “самоохотно погорели”. Стоит ли говорить, что приходили в запустение поля, не платились подати, государство терпело явные экономические убытки.

Спрашивается, ради чего мирные и вполне законопослушные православные(!) люди избрали столь изуверский путь лишения себя жизни? Впрочем, если быть точным, то практиковались еще и самоуморения – смерть от голода, самозаклание – смерть от ножа, самоутопление и пр., но они не были столь распространены в сравнении со знаменитыми “гарями”. Мотивировкой самоубийства в огне были, как не странно, ссылки на слова апостола Павла: “...предам тело мое, во еже сжещи е” (1 Кор. 13, 3). Но! Слова эти вырывались из основного текста, где говорится о том, что любые духовные дары и внешние жертвы не имеют пользы, если “любви не имею” (1 Кор. 13, 1–3). Самоубийцы твердо считали, что таким путем они непременно попадут в Царствие Божие.

Самосожжения – русский путь протеста?

Большинство историков, чьи работы посвящены проблемам русского раскола, явно или исподволь оправдывают тысячные (миллионные?) жертвы, относя их “к народному протесту” против притеснения властей. Но возникает законный вопрос: почему мирный “протест” не перерос в вооруженный, что чаще всего и случалось на Руси? Почему “доведенный до крайности” русский мужик не хватался за топор или вилы и не расправлялся со своими обидчиками, а поступал совершенно непонятно и непредсказуемо, - собрав все семейство, зажигал собственный дом, а зачастую выстраивали целыми селами непреступные укрепления в лесу, где и совершали поджог. Что-то не сходится с тем, что нынче зовется менталитетом русского человека, непохоже, чтоб предки наши, что испокон века повторяли: “На небо не влезешь, в землю не уйдешь” и жили по принципу: “Там своя воля, а тут своя доля, жить по воле – умереть в поле” все как один бросались в огонь, не думая о спасении души своей. “Не верю!”, - заявлял в таких случаях один известный классик русской режиссуры. А режиссура, толкавшая народ на изуверское самоубийство, скорее всего, была и довольно таки гениальная, прозорливая, дьявольская, иначе не скажешь. Кому-то это было выгодно, прибыльно, когда народ, поверивший высоким призывам учителей-оппозиционеров, выполнял их волю и тем самым выступал пассивным участником на стороне тех, кто замыслил свалить Русское государство, растащить его на уделы, отдельные земства, которыми бы правили удельные князьки, что уже было, случалось в домонгольский период, когда не было единого авторитета, а все правители считали себя ровней друг дружке.

И к чему привели всеобщие российские гари? Была ли дана свобода русскому мужику? Лучше он стал жить после этого? Да, верхушка оппозиции зажила не просто хорошо, но очень хорошо, хотя это тема для отдельного материала. Зато, если в деревне из ста дворов половина пошла в огонь, то государственные подати автоматически легли на те пятьдесят, что в огонь не полезли. Недаром в русском языке слова: “гореть” и “горе”, “горький” очень близки по смыслу, а подталкивало людей к тому известное зло всех зол: “гордыня”. И не случайно до сих пор существует термин “пить горькую”, “сгореть от пьянства” (вспомним – горилка), что каждый понимал – горе у мужика, решил руки на себя наложить – сгореть – тоже своеобразный протест против “притеснений”. Если повести нить наших рассуждений дальше, то всеобщее сегодняшнее (вчерашнее) пьянство вполне можно трактовать как всероссийскую “гарь”, протест против общепринятых норм, полную потерю жизненных ориентиров.

Итак, усиление государственной власти, его давление на различные стороны народной жизни, первые зачатки рождения бюрократической машины привели к тому, что, начиная с конца XVII века и весь XVIII век, Россию сотрясали волнения, в корне которых лежал по современному определению “религиозный фанатизм”. А.С. Пругавин писал по этому поводу: “Возникнув на религиозной почве, раскол, под влиянием общественных условий того времени, вскоре же осложнился политическими и социальными элементами”.

Фактически с самого начала церковного раскола власти столкнулись в лице сторонников “древнего благочестия” с непримиримой оппозицией, требования которой со временем перешли от религиозных к политическим. Размах раскольничьего движения несопоставим по масштабам с прежними народными выступлениями. К тому же оружие, избранное оппозиционерами в борьбе с властями, оказалось столь мощным и действенным, что правительство долго не могло найти меры противодействия, используя различные способы нейтрализации раскола от увещеваний до смертной казни. Массовые гари, прокатившиеся по всей стране неудержимой волной и унесшие жизни десятков тысяч человек, не имеют аналогов во всемирной истории и изучены далеко не полностью, а тем более нет однозначной оценки этим изуверским “подвигам”.

Попробуем дать, насколько это возможно, краткую историческую хронологию происходящего. К мысли о самоубийстве ради “вечного блаженства” старообрядцы пришли практически в первые годы начала раскола (1667-1668 гг.). Но лишь через несколько лет от призывов они перешли к практическим действиям, запалив первые гари на Волге и русском Севере. Семен Денисов в своей “Истории о отцах и страдальцах соловецких” и Иван Филиппов в “Истории Выговской пустыни” пишут о соловецких старцах Игнатии, Гермогене, Иосифе и других, по инициативе которых начались массовые самосожжения в Беломорском крае. Именно соловецкие монахи-старообрядцы в челобитной к царю Алексею Михайловичу в 1668 г. первыми высказали мысль, что после 1666 г. в мире царствует антихрист и потому необходимо очищение огнем для сохранения бессмертной души. Идею самосожжения подхватил и теоретически оформил талантливый и непримиримый лидер раскола протопоп Аввакум, которого по праву и можно считать главным идеологом этих бесчеловечных актов. Он призвал из Пустозерской тюрьмы своих последователей идти на смерть, поясняя, что в отличие от самоубийц, “сожегшие телеса своя, души же в руце Божии предавшие, ликовствуют со Христом во веки веком самовольные мученики”. П. Н. Милюков в своих “Очерках” приводит слова протопопа Аввакума, который радовался, что “русская земля освятилась кровию мученическою”, “доброе дело содеяли самовольные мученики” и называл такое самосожжение “блаженным изволом о Господе”. Он призывал: “В огне то здесь небольшое время потерпеть. Боишься пещи той? Дерзай, плюй на нее, не бойся! До пеши страх, а егда в нее пошел, тогда и забыл вся”.

Первые сектанты и массовые самоубийства

Многие исследователи подают и превозносят религиозный фанатизм старообрядчества, повлекший за собой массовые гари и поджоги, как явление во всей мировой истории единственное и уникальное. Ошибочное заблуждение. В ряде сект древних христиан подобные обряды существовали еще на заре становления самого человечного учения в мире.

Для того чтоб провести анализ такого сложного явления, как русский раскол и его крайнего проявления, - самосжигательство, необходимо выяснить, когда возникло это явления и причины, побудившие идти в огонь последователей данного учения. В советской и российской историографии сложилась устойчивая точка зрения, что раскол в православной церкви есть явление уникальное и самобытное, возникшее как протест, спровоцированный властями и в дальнейшем вылившееся в добровольное жертвенное мученичество за веру. Но в последние годы появились ряд работ, в частности Натальи Михайловой, выражающих кардинально противоположную точку зрения. Так, Н. Михайлова считает, что массовые самоубийства раскольников есть повторение обрядности, зародившейся у древних сектантов времен становления христианства. Среди них можно отметить следующие секты: “монтанистов”, “донатистов” и “циркумциллионеров”. Монтанисты известны тем, что когда “в 724 г. император Лев Исаврийский издал указ, принуждавший монтанистов принимать Православие, и тогда некоторые из них сожгли себя заживо со своими молитвенными домами”. Их секта, подпадающая по современной классификации к разряду гностических сект, была основана в Малой Азии в III веке Монтаном, бывшим жрецом богини Кибелы, культ которой основывался на поклонении Великой Матери, (у славян - Матери сырой земли). В их секте практиковались самосожжения и ожидание скорого конца света. Донатисты и циркумциллионеры, раскольники IV века, считали себя ревнителями благочестия и повсюду затевали мятежи, за что подвергались преследованиям императора Константина. Среди них практиковались обряды самосожжения, утопления и стремление к различным видам мученичества.

Идеи самоистребления плоти, могли проникнуть на Русь задолго до ее крещения и подспудно существовать в различных сектах манихейско-хлыстовской ориентации. Проявление идей добровольного самоубийства во время празднования культа славянских языческих богов (Ярилы, Купалы, Семика, Врумалии и др.) отмечено рядом исследователей. О массовых самоубийствах во время народных гуляний упоминается в “Стоглаве”, как о повсеместных обычаях “простой чади”.К этому можно добавить, что у язычников-славян существовал обычай, когда при погребении главы семьи сжигали вместе с покойным живых жен умершего. Немаловажную роль в проповедях идеологов раскола играло богомильское учение о скором явлении на землю антихриста и близком конце света.

Появление раскола в Западной Сибири.

В Сибири раскольнические идеи появились далеко не сразу. В 1654 г. в Тобольск по распоряжению царя Алексея Михайловича был сослан протопоп Аввакум, который служил в одной из городских церквей по старинным канонам. Как писал протопоп в своем “Житии”, когда в Сибирь пришли исправленные богослужебные книги, то он поносил пре людно как священников, так и самого патриарха. Но фактов распространения им идей раскола в Сибири не зафиксировано.

Первым истинным проповедником раскола в Сибири стал старец Иосиф Истомин, происходивший из армян, расстриженный из монашества и сосланный в 1660 г. из Казани в Енисейск. В Сибири он старался при каждом удобном случае склонять местное население к отказу от посещения церкви и исполнения новых церковных обрядов, призывать к “пагубе огненной”, заменяющей крещение водой. В 1684 г. Иосиф был переведен в Тобольский Знаменский монастырь, где и умер в 1693 г. по преданию раскаявшись перед смертью.

С самого начала сибирские раскольники явили свой “протест”, начав с поджогов православных храмов и административных зданий. Так, 25 апреля 1686 г. в Тюмени они было подожгли пять православных церквей, а так же приказную избу, гостиный двор и несколько десятков домов православных прихожан. Через год, 27 марта 1687 г., в Тюменском уезде в с. Каменке к Пасхальной службе в Покровской церкви из близлежащих деревень собралось около 400 человек. Когда началась служба, то к церкви подкрались раскольники, заперли снаружи двери и подпалили храм с нескольких сторон. В результате в дыму задохнулись и погибли от ожогов около 250 человек. А 26 апреля 1687 г. в Тобольске раскольники подожгли церкви: Ильи Пророка, Спасскую, Знаменья Пресвятой Богородицы и Михаило-Архангельскую, а так же гостиные ряды и татарскую слободу.

Идеи раскола довольно легко и с необычайной быстротой распространились в Сибири. Появились последователи “старой веры”: бродячий старец Авраам Жидовин, тюменский поп Дометиан, бывший казачий атаман Яков Лепехин из Верхотурья, Василий Шапошников из Томска, Тарасий из Березова и Антоний Чупалов из Тобольска и др.

Все они, странствуя по городам и селам, учили, что настало царство антихриста и скоро последует кончина мира, а все православные иерархи уже предались антихристу. Они призывали “ни в церковь ходить, ни духовный чин почитать, никакой святыни принимать, а можно и без святыни обходится … и спешить креститься вторым неоскверняемым крещением от огня”.

Какое-то время сибирские митрополиты пребывали в растерянности и не могли принять действенных мер по пресечению распространения раскольничьих, по сути дела антиправительственных, проповедей. Все что они могли противопоставить пылким выступлениям оппозиционеров-агитаторов – это рассылку по приходам посланий-увещеваний о недопустимости впадения в раскол, лживости этого учения. Направленные на поимку раскольничьих проповедников воинские отряды зачастую возвращались ни с чем: местное население, традиционно выступавшее оппозиционно к власти, охотно укрывало учителей раскола на дальних заимках и зимовьях. Если случалось схватить кого-либо из “расколоучителей”, то их доставляли в Тобольск для “увещания” с последующим отказом от своих убеждений и взятием расписки. Однако, будучи отпущенными на волю, большинство из них продолжало оставаться на прежних позициях и еще более активно принимались за агитацию против “новой антихристовой веры”. Постепенно в сибирской глубинке сложились старообрядческие убежища, скиты, которые со временем превратились в идеологические центры раскола. Об их местонахождении хорошо знали жители соседних поселений, но не власти, которые были немало удивлены, обнаружив в 20-е годы XVIII в. “на огромном пространстве от Уральских гор до Томской тайги и Кузнецкого уезда многочисленные тайные убежища старообрядцев, укрывающие беглецов”. Все пустыни имели собственные названия, которые пошли или от их географического местонахождения: “тавинская”, “ировская”, “теврийская”, “аремзянская” или по имени их основоположников: “сергиевская”, “якимовская” и т. п. Гнезда раскола закрепились и в центральных сибирских городах: в Тюмени, Таре, Томске.

Парадоксально, но самыми ярыми противниками церкви становились ее бывшие достойные пастыри. Среди них следует особо отметить тюменского священника Дометиана, который после пострига принял имя Даниила и поселился в лесу. К нему в избушку потянулись жители из соседних селений, которых он призывал принять “второе крещение” огнем. По его инициативе произошла не одна сибирская гарь. В Томске вел агитацию некий Василий Шапошников, призывавший: “отступайте от святыя церкви и не ходите в нее на минуту, потому что всякий, посещающий православныя храмы, оскверняется и бывает антихристу раб”. В “Летописи Сибирской”, выпущенной в типографии Н. И. Новикова, сообщается по поводу сибирских гарей конца XVII в.: “В 1687 г. в Верхотурском уезде в лесу около Киргизской слободы сгорело 100 человек. В том же 1687 г. в Тюменском уезде на реке Тегенке в 50 верстах от Тюмени сгорело до 300 человек, при чем из окон выскочили два старца и две старицы, которые и были взяты прибывшими на пожарище солдатами. В том же 1687 г. на р. Пышме Куровской слободы в д. Боровиковой в доме одного раскольника сгорело до 150 человек. В 1688 г. в Тобольском уезде Коркинской слободы в деревне на Юмаче в своих домах сгорело мужчин, женщин и детей до 50 человек”.

Таким образом, сибирские оппозиционеры-раскольники с самого начала избрали политику террора, не желая вступать в диалог с властями. Да, да их действия в современной юрисдикции классифицируются, как террористические, базой чего служил религиозный фанатизм. Прибегнем к российскому уголовному праву, где “терроризму” (от лат.terror – ужас) дается следующее определение: преступление против общественной безопасности, заключающееся в совершении взрыва, поджога или иных действий, создающих опасность гибели людей, причинения значительного имущественного ущерба либо наступления иных общественно опасных последствий, если эти действия совершены в целях нарушения общественной безопасности, устрашения населения либо оказания воздействия на принятие решений органами власти.

Начало гарей в конце XVII столетия приняло масштаб национального бедствия в XVIII веке. Государство первоначально пыталось искоренить раскол “мягкими мерами”, надеясь на его постепенное вырождение под давлением законодательства, экономически воздействуя через введение двойного оклада, увещания духовенства и т. п. Но подобная практика ни к чему не привела. И лишь, когда при Петре III , а затем и при Екатерине II был отменен двойной подушный налог, введен институт единоверия, то самосожжения прекратились. Таким образом, раскольники осознанно или по наитию используя методику террора, основанного на религиозном терроризме, добились признания “старой веры” и снятия с них экономических санкций.

А теперь посмотрим, что приобрели за время борьбы с государством и церковью сторонники “старинного благочестия”. В их руках во второй половине XVIII века оказалось три четверти (75%) русского капитала, почти вся хлеботорговля и большая часть промышленности (Север, Урал), а к концу XVIII столетия они главенствовали на всех больших и малых торгах, ярмарках в Нижегородском крае и Оке; судостроение также оказалось в руках старообрядцев. Ими была создана текстильная промышленность не только в Москве, но и в других центральных промышленных районах. Общины при Преображенском и Рогожском кладбищах распоряжались многомиллионными капиталами. В начале ХХ века выходцы из раскольничьих скитов завладели уже не отдельными предприятиями, а целым рядом отраслей. При имущественном цензе в избирательном праве России они имели возможность захватить все выборные должности.

Так, из 25 купеческих родов Москвы почти половина были раскольническими: они стали гласными Московской городской думы, членами и председателями всех общественных комитетов, коммерческих учреждений.

Не известно точное число духовенства, которое переметнулось в ряды старообрядчества, но одно можно сказать: число их довольно значительно, существовало даже целое течение “беглопоповщина”. Удивительная способность священнослужителей легко менять свои идейные убеждения и переходить в лагерь оппозиции давно отмечалась рядом исследователей. Причем большинство из них занимало самые радикальные позиции, и становились непримиримыми противниками прошлых корпоративных единомышленников. Особенно характерно эта особенность проявилась в XIX в., когда вчерашние “поповичи” получали известность ученых-естествоиспытателей, литераторов-антиклерикалов, а некоторые оказывались в рядах революционеров-народников и отнюдь не чуждались террора. Особенно показательна на общем фоне фигура сына саратовского протоиерея С.Г. Нечаева - руководителя “Народной расправы”, назвавшего программу своего общества “катехизисом”.

“Своего пика приток поповичей в революционную среду достиг в 1870-е гг.: 22% народников 1870-х гг. были выходцами из духовенства, в то время как доля духовенства во всем населении страны в 1870 г. составляла 0,9%. Но и впоследствии вклад духовенства в революционное движение был значителен: в руководстве эсеров “поповичи” составляли 9,4%, большевиков — 3,7%; кадетов — 1,6%”. Приведенные цифры заставляют всерьез задуматься о столь стремительной переменчивости духовного сословия, что, на наш взгляд, заставляет искать причины в специфике их образования, когда в детские головы на самом раннем этапе закладывалась предрасположенность к эсхатологическому мировосприятию, что вело затем к иному миропониманию, к отрицанию земных законов и стремлению установить свои “неземные” общественные формы и законы?

Хотя Поместный собор Русской Православной Церкви 1971 г. постановил отменить клятвы (анафематствования), наложенные в XVII в. на старые обряды, которые были признаны “спасительными и равночестными”; а “никоновская реформа” была охарактеризована как “крутая и поспешная ломка русской церковной обрядности”, основание для замены двоеперстия на троеперстие объявлено более чем сомнительным. Так что на современном уровне рано говорить о примирении двух некогда разошедшихся ветвей единой православной веры - уж очень весомы события и факты, произошедшие за несколько столетий после начала раскола. Один из современных литераторов, Александр Дугин, в своей работе “Катехон и революция”, довольно точно подметил, что: “Генеалогия русского большевизма …” берет начало в раскольничестве, “не случайно такое живейшее участие в финансировании РСДРП принимали староверческие купцы и вообще сектантский капитал”.

“Террор” как специальный термин, обозначающий средство насилия по отношению к политическим врагам, был впервые употреблен во время Великой французской революции. Террор был составной частью революционной идеологии как основа действия и политики той эпохи, хотя явления, которые также можно было бы обозначить этим понятием, существовали на протяжении всей истории человечества.

Анализ научной литературы, международных документов и уголовного законодательства ряда стран показывает, что терроризму свойственны следующие отличительных черты:
он порождает общую опасность, возникающую в результате совершения общеопасных действий либо угрозы таковыми;
он носит обычно публичный характер осуществления угрозы путем насилия;
он создает обстановку страха, напряженности не на индивидуальном или узкогрупповом уровне, а на уровне социальном;
он представляет собой социально–психологический фактор, воздействующий на других лиц и вынуждающий их к действиям в интересах террористов или принятию их условий;
он служит своеобразным рычагом воздействия в качестве средства достижения определенной цели;
он совершает общеопасное насилие в отношении каких-либо лиц или их имущества ради психологического воздействия в целях склонения к определенному поведению других лиц.

Таким образом, резюмируя существующие научные положения и международный опыт борьбы с терроризмом, представляется возможным дать такое определение: терроризм – это публично совершаемые общеопасные действия или угрозы таковыми, направленные на устрашение населения или социальных групп, в целях прямого или косвенного воздействия на принятие какого–либо решения или отказ от него в интересах террористов.

Ряд исследователей разделяют такие понятия, как “террор” и “терроризм”, но, не отвлекаясь на отработку терминологии, обратимся к этому явлению с позиций, характеризующих его в целом, как явление. На современном этапе терроризм подразделяется на идеологический, этнический, криминальный и, наконец, религиозный. Под религиозным терроризмом понимается выступление религиозного меньшинства или его активного авангарда мажоритарной религии, подпавшей под отчуждающее и враждебное влияние существующей власти. Религиозный терроризм имеет теологическую окраску, что ведет к принижению представителей иной религии или ее части. Особым видом религиозного терроризма является терроризм неортодоксальных религий, сект и т. д. В большинстве своем члены сект считают себя “избранными”, “спасенными”, а всех остальных — “проклятыми”. “Оправданность насилия в таком случае становится в глазах сектантов само собой разумеющейся”.

Какие же задачи пытался решить террорист-раскольник? По нашему убеждению, поведение проповедников раскола было запрограммировано на выполнение ряда задач:
дестабилизировать и деморализовать систему государственной власти в России;
вызвать “брожение умов” в массовом общественном сознании обывателей;
привлечь внимание к проблеме раскола и актуализировать его;
добиться поддержки и сострадания в свою пользу со стороны общественности;
акцентировать внимание на правильности “старой веры”, объявив себя мучениками.

Расколоучители представлялись в глазах будущих жертв людьми добрыми и сострадательными по своей натуре, понимающими всю тяготу их положения, создавали иллюзию спасения и обретения вечного блаженства. А в подобные иллюзии всегда хочется верить, особенно людям, оказавшимся в критических ситуациях. Организаторы поджогов всячески затягивали переговоры, чтобы привлечь к себе как можно большее количество людей, преследуя при этом, прежде всего, пропагандистские цели. Когда в переговоры включался широкий круг людей, в том числе местные гражданские власти и духовенство, то рождалась иллюзия возможности достижения компромисса, хотя руководящие всем процессом расколоучители практически никогда не отказывались от задуманного, заранее зная об очередном уничтожении невиновных жертв их учения. Они умело использовали демонстративность террористической акции, проведение которой было рассчитано на широкий резонанс общественности, она должна была взбудоражить, поразить собравшихся, но пока еще не участвовавших в гари обывателей, и в дальнейшем заставить их действовать в интересах террористов-раскольников. Чем мощнее гарь, чем больше жертв, тем сильнее эффект воздействия! Чем больше зрителей, тем быстрее и большему числу жителей окрестных городов и деревень станет известно об очередном факте самосожжения, создастся новый миф о бесстрашных “мучениках за веру”.

Террор и современность

Надо полагать, что есть определенная связь между религией и терроризмом. Если обратиться к массовым самоубийствам 50-х годов XX века, то следует вспомнить случаи ритуальных жертвоприношений, истязаний и насилия над личностью, ответственность за которые брала на себя та или иная религиозная группировка, к которым следует отнести сикхских экстремистов, борющихся за восстановление этноконфессионального государства Халистан, северо-ирландские террористические и др.

Во второй половине ХХ века террористические объединения конфессионального толка многократно увеличились. Наиболее известные из них: западноевропейская секта “Храма Солнца”, японской “Аум синрике”; в Сирии: “Братья-мусульмане”, “Боевой авангард”, “Движение исламского освобождения”, “Фаланги Мухаммеда”, “Воины Аллаха”; в Марокко: “Авангард ислама”, “Ассоциация исламского возрождения”; в Тунисе: “Исламская ориентация”, исламская партия “Шура”; в Египте: “Исламская партия освобождения”, “Исламские группы”, “Молодежь Мухаммеда”, организации “Священная война” и “Новая священная война”; в Судане: “Исламская республиканская партия”; в Саудовской Аравии: “Хусейновы комитеты мучеников”; в Афганистане: движение Талибан и т.д. Их враги - все, кто не является членом их религиозной секты или конфессии. В эту категорию террористов входит и “Аль-Каида” Усамы бен Ладена, и группировка суннитских мусульман “Хамас”, и ливанская шиитская группа “Хезболла”, и радикальные еврейские организации покойного рабби Меера Кахана, а так же некоторые американские ку-клукс-клановские “народные дружины”. Религиозный терроризм развивается гораздо динамичнее остальных. В 90-е годы XX века из 56 известных террористических организаций почти половина заявляла о своих религиозных мотивах.

При этом религиозные террористы, прикрываясь именем Господа, пользуются насильственными методами воздействия на противников, на ту часть населения, которая не разделяет их религиозных убеждений. Они верят, что за счет насилия можно добиться немедленных и кардинальных перемен. Политическое сообщество на современном этапе вынуждено противостоять развитию конфессионального терроризма, попытаться осмыслить причины его происхождения. По определению ряда исследователей религиозный терроризмhttp://hghltd.yandex.ru/yandbtm?url=http://hist.dcn-asu.ru/ashpi/aspi/research/2002/vol.html&text=%F0%E5%EB%E8%E3%E8%EE%E7%ED%FB%E9+%F2%E5%F0%F0%EE%F0%E8%E7%EC&reqtext=%28%F0%E5%EB%E8%E3%E8%EE%E7%ED%FB%E9::25834+%26+%F2%E5%F0%F0%EE%F0%E8%E7%EC:

и экстремизм представляет собой особую форму внекультовой деятельности, проявляющуюся в выдвижении крайних экстремистских лозунгов, призывающих к совершению актов устрашения и насилия. Причины возникновения и проявления религиозного экстремизма достаточно широки: от борьбы за политическую власть, за социальную справедливость и вплоть до противостояния техническому прогрессу, процессам глобализации. К источникам, питающим эти движения следует отнести прежде всего личные амбиции их лидеров, этноконфессиональные конфликты и пр.

Не подобные ли явления мы наблюдаем сегодня, когда взрывают на себе “пояс шахидов” совсем молодые женщины ради все той же цели – попасть в рай? На наш взгляд это явления одного порядка, имеющие единый корень – религиозный фанатизм, от которого до всеобщего террора всего один шаг. И верно писал П. Буаст: “Путь к небу залит слезами и кровью, завален развалинами и трупами, нагроможденными фанатизмом”. Перекликается с ним высказывание К. Гельвеция: “Все без исключения религии были проникнуты фанатизмом и удовлетворяли его потоками человеческой крови”. Слова: “шахид”, “ваххабиты”, “религиозные экстремисты”, “исламские террористы” и другие твердо вошло в современный язык, хотя они и имеют религиозное происхождение, но они все более принимают политическую окраску и звучание.

Мифологизированность террористического сознания является важнейшей характеристикой рассматриваемого социального феномена. Сила террора скрывается в информационном воздействии его на социум, порождая страх, ужас, апокалиптические настроения, ощущение постоянно действующей скрытой угрозы и т. п. Все эти чувства, приобретая массовый характер могут влиять на политические решения и действия властей, более того, они могут спровоцировать новые конфликты, вызвать дестабилизацию внутриполитической обстановки в стране. Предпринимаемые властями силовые методы, безусловно, необходимые с точки зрения обеспечения безопасности людей и нормального функционирования государства, не могли решить и не решают сейчас ключевой проблемы воспроизводства терроризма.

Если сравнить терроризм XVIII столетия с аналогичными проявлениями революционеров-народников, а затем эсеров и, наконец, террористов наших дней, то представляется единая цепь событий и задач, которые они ставили и ставят перед собой: достижение своих целей путем дестабилизации, внесение в общество страха и все, перечисленное выше. Современный терроризм по сути своей, сохранил основные характеристики и широко использует новые методы массовой информации. Так, при захвате заложников в ДК на улице Мельникова во время демонстрации мюзикла “Норд-Ост” в Москве 23-26 октября 2003 г., террористы ставили перед собой конкретные информационные цели, которые им удалось успешно решить при помощи отечественных СМИ.

Сложился единый стереотип представления “героизированного” имиджа террориста: расколоучители XVIII века - выступали как борцы за веру, революционеры XIX века, как борцы за социальную справедливость, а террористы нашего времени создают образ борца за национальную независимость. Их отличия очень условны, так как социально-психологический имидж прикрывает одинаковую террористическую сущность их носителей. Как в прошлом, так и в настоящем видится облик террориста-мученика с ярко выраженным мессианским комплексом, который становится идеальным образцом для воспитания будущих террористов. Появление террористов-смертников в начале нынешнего столетия и ориентация на самоубийство, присущая раскольникам, а также революционерам-террористам начала ХХ века, имеют, возможно, одинаковую генетическую природу.

Если представить определенный образ расколоучителя, призывающего к самосожжению, и революционера-террориста, то в сознании большинства они воспринимаются как бесстрашные борцы за народную правду. Приведем текст одной из эсеровских листовок: “Мы бьемся за благо народа, за его свободу, за свет, за волю. Мы обещаем хлеб голодным, счастье обездоленным. За это мы не жалеем ни своей жизни, ни своей свободы, - ведь вы знаете, сколько наших товарищей по партии повешено, сколько расстреляно, сидит по тюрьмам и крепостям”. Не за эти ли принципы “боролись” учителя раскола? Не они ли обещали полное очищение грехов и полную свободу … после смерти. Сознательно шли на смерть и революционеры, как это видно из речи эсерки М. А. Спиридоновой в суде: “Вы можете убить меня, но не убьете во мне горячей веры в грядущее светлое будущее народа”.

Таким образом, мы предлагаем раздвинуть временные рамки террора, отсчет появления которого в России традиционно ведется с выступлений первых бомбистов-народников. Признаки террора, выявленные и обозначенные нами в движении старообрядцев, с первых своих шагов избравших путь террора для борьбы за свои религиозные воззрения, позволяют сделать заключение, что вольно или невольно они избрали методы воздействия на правительство православную церковь, общественность, связанные с отнятием людских жизней.

Протопоп Аввакум, благословивший первые российские самосожжения, искал наиболее действенный способ противостояния властям в борьбе не за веру, а за власть над людскими душами. И он нашел этот метод в ужасных ни с чем не сравнимых гарях, унесших тысячи жизней откликнувшихся на его призыв людей. Аввакума можно смело назвать первым идеологом российского террора, если использовать современную терминологию. Фанатизм его последователей, нежелание принять хотя бы некоторые позитивные деяния противника, привели по сути дела к гражданской войне. Любой фанатизм, рано или поздно, порождает экстремизм, что в свою очередь ведет к борьбе, а там уже все методы хороши, если они позволяют причинить боль противнику, заставить его бояться, сдать если не все, то хотя бы часть позиций.

С помощью террора идеологи раскола победили, ценой жизней тысяч людей добившись признания легитимности своего существования. Они стали той основой, которая в девятнадцатом веке явила миру новые невиданные методы борьбы за свои убеждения. Сходны даже первые шаги народников и расколоучителей – и те, и другие шли “в народ”, чтоб возмутить его, поднять на борьбу с официальной властью. Но то, что удалось в XVIII веке, не имело поддержки в конце века XIX. А потому вскоре нашелся иной метод воздействия в соответствии с техническим прогрессом, позволившим изготовлять и применять бомбы. Так что мы видим единую цепь событий оппозиции в России, которая действовала с помощью разных методов воздействия, но под одним лозунгом – борьбы с законной властью.

Терроризм сегодня, – это бесспорно форма насилия, рассчитанная на массовое восприятие. Поэтому когда мы на практике имеем дело с общеопасными деяниями неясной этимологии, то чем больше неясностей, тем меньше вероятности, что это акты терроризма. Мощный всплеск терроризма в начале XXI века вновь и вновь заставляет нас обращаться к прошлому и внимательно анализировать современную ситуацию для того, чтобы выработать наиболее эффективную систему противодействия этой глобальной социальной опасности.

1. А.С. Пругавин В казематах, очерки и материалы по истории русских тюрем. СПб., 1909. – С. 26.
2. Симеон Денисов. История об отцах и страдальцах соловецких. М., 2000;
3. Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры. Т. 2. М., 1994. - С. 241.
4. Болотов В. В. Лекции по истории древней церкви. I. История церкви в период до Константина Великого. СПб., 1910. - С. 353.
5. Смирнов П. С., протоиерей. История русского раскола старообрядчества. СПб., 1895. - С. 238–244.
6. Игнатий, митрополит. Три послания к раскольникам. Казань, 1855. С. 13.
7. Софронов В. Ю. Светочи земли сибирской. Екатеринбург, 1998. – С. 69.
8. Игнатий. Указ. соч. - С. 16.
9. Преображенский Н. Н. Антифеодальный протест урало-сибирских крестьян-старообрядцев. Новосибирск, 1974. – С. 40.
10. Древняя Российская Вивлиофика// Летопись Сибирская. СПб., 1788. Изд. 2. Н. Новикова. Ч. III.- С. 264, 268, 269.
11. Миронов Б. Н. Социальная история России периода империи (XVIII — начало ХХ в.): В 2 т. Т.1. СПб., 2003. С. 107).
12. Поместный Собор Русской Православной Церкви (30 мая – 2 июня 1971 г.). М., 1972.
13. Фюре Ф. Постижение французской революции. СПб., 1998. С. 71.
14. ВороноваА.А. Терроризм: понятие, классификация. http://www.socio.spb.ru/art.php3?rub=347&id=13084; Hardman J.B.S. Terrorism: A Summing Up in the 1930s.//The terrorism Reader: A Historical Antology. Ed. by Walter Laquer. London, 1979. 1979. P. 223; Н. Мелетьева. Размышления о терроре http://elem2000.virtualave.net/7horror.htm.
15. Петухов В. Б. Феномен терроризма в информационном поле социокультурного влияния на общество. http://urmion.usu.ru/urmion/textmod.jsp?doc=projects/stage/st3.html&ret=./?doc=projects/stage.html. С. 2.