ГЛАВА XIV.

Духовные дела в Сибири в первой половине XVIII века. Митрополит Филофей Лещинский. Учреждение иркутского викариатства и затем епархии. Иннокентй Кульчитский. Иннокентий Нерунович. Допуск к иркутской епархии светских лиц во священство. Штаты духовенства в городских церквах. Духовный регламент. Законы о монашествующих. Содержание монастырей и церквей. Низкий уровень нравственности сибирского духовенства. Меры для поднятия нравственности оного. Расколоучение в татарском округе, в Якутской области. Секта скакунов и ссылка некоторых из них в Сибирь. Миссионерская деятельность в среде остяков, в Камчатке, за Байкалом и в Пекине.

В XVIII столетии положение духовных дел в Сибири обрисовывается нижеприводимыми фактами.

В 1700 году в сан тобольского митрополита возведен Димитрий Туптало, но он отказался от поездки в Сибирь и был назначен в Ростов, а вместо него в Тобольск посвящен митрополитом Филофей Лещинский, который по справедливости может считаться просветителем Сибири[1]. Преемник его митрополит Антоний доносил в Синод, что Филофей окрестил до 40000 инородцев и воздвигнул между ними 37 церквей. Церкви строились на казенный счет, а частию и на пожертвования митрополита. Для более прочнаго утверждения христианства в среде остяков он брал у них детей, для обучения грамоте и наиболее способных из них отсылал в тобольскую славяно-латинскую школу; обученные остяки возвращались к своим родителям. Упомянутая школа учреждена, для обучения детей сибирскаго духовенства, в 1703 году при тобольском архиерейском доме (1 памятн. кн. Зап. Сиб., стр. 67). В 1711 году Филофей принял схиму под именем Феодора и удалился в Тюмень, где занялся просвещением инородцев. При нем в 1706 году открыто иркутское викариатство и первый викарный епископ Иркутска, Варлам Коссовский прибыл на место в 1707 году[2].

В 1720 году поднят вопрос о разделении сибирской епархии на две, и в 1721 г.[3] в числе прочих вопросов представленных в Синодском докладе Царю, поставлен также вопрос о том: назначить ли архиереем Иркутским и Нерчинским иеромонаха Иннокентия Кульчицкаго, предназначеннаго к отправлению в Китай «для близости к оному государству, посвятить ли, и онаго для удобнейшаго обхождения от сибирской епархии отделить ли? На этот пункт последовала резолюция такого рода: В Архиереи посвятить, но лучше-б без титлы городов, понеже сии городы порубежные к Хине, чтоб Иезуиты не перетолковали инако и бедства бы не нанесли».

Самостоятельная иркутская епархия учреждена 15 января 1727 года[4] и первым епископом в оную назначен Иннокентий Кульчицкий. Он родился в Малороссии, обучался в Киевской духовной Академии и пострижен в Киево-Печерской Лавре. С 1714 по 1718 год он преподавал в Славяно-Латинской Академии, затем переведен в Александро-Невский монастырь и в 1721 году он хиротописан епископом Переяславльским и предназначен к отправлению в Китай. В Китай, по проискам иезуитов, его не пропустили ни при Петре 1, ни при Екатерине 1, когда он был отправлен вторично, с посольством Саввы Владиславича. Прожив некоторое время в Селенгинске, Иннокентий, в 1727 году, прибыл в Иркутск и поселился в Вознесенском монастыре, где содержал школу для детей на свой счет. Умер он в Вознесенском монастыре в 1731 году 27 ноября. В 1761 году его мощи обретены нетленными и в 1804 году, указом Синода от 1 декабря, установлено праздновать память Иннокентия 26 ноября. В 1805 году, 9 февраля, его мощи перенесены из пещеры в Соборную церковь, где и ныне почивают в раке.

При нем в Иркутске были две каменных церкви: Спасская и Богоявленская и, кроме того, деревянныя: Знаменская (впоследствии монастырь), во имя Устюжских чудотворцев, Троицкая, Тихвинская, Владимирская и Троицко-Сергиевская.

Кроме того, в при-Ангарской местности находились церкви: на р. р. Иде, Белой, Куде, Ките и Иркуте[5].

За время пребывания Иннокентия в Иркутске, он расширил школу, устроенную архимандритом Антонием Платковским, при Вознесенском монастыре, для обучения китайскому и монгольскому языкам и, введя обучение славянскому и русскому языкам, сделал школу доступную для всех сословий.

Через два года после его смерти, Иркутским епископом назначен Иннокентий Нерунович, который умер в 1747 году 28 июля. При нем выстроено в епархии более 30 церквей, из которых многия на дальнем Востоке, как напр.: в Охотске, в острогах: Удском, Верхне и Нижне-Камчатском, Большерцком, в Петропавловске. В Иркутске он выстроил церковь во имя мученика Харлампия и Архангела Михаила; он же построил церковь в Жилкинской заимке. Он ревностно заботился об исправлении нравов и, между прочим, чтобы уменьшить пьянство, приказал умирающих от опоя не отпевать и зарывать вдали от города, как самоубийц.

Указом от 15 июня 1739 года приказано: «в епархии преосвященнаго Иннокентия, епископа Иркутскаго, в Иркутске и в Иркутской десятине, в Охотске, а наипаче в Камчадальских острогах, в Иглинском и Крейском заказах» – допустить светских лиц вступать в священнический сан, за невозможностью комплектовать священников непременно из духовнаго звания.

Поставляемый в священники светский человек должен быть уволен из общества, которое обязуется вносить лежащия на нем подати.

Это отступление от кореннаго положения сделано, между прочим, и потому, что «понеже оная епархия от других епархий имеется в немалом отдалении; а дело в том весьма есть нужное», приказано селенгинскаго служилаго Ивана Самотрусова зачислить в диаконы иркутской канцелярии.

Синодским указом от 10 августа 1722 года[6] определено число духовных лиц разнаго чина, в губерниях, по следующему расчету:

в Соборах при архиереях:

протопоп .………………………………………1

ключарей ……………………………………….2

попов ……………………………………………5

протодьяконов ………………………………….1

дьяконов…………………………………………4

псаломщиков ………………………………….. 2

пономарей ………………………………………2

в Соборах не при архиерейских домах:

протопоп ………………………………………. 1

попов ……………………………………………2

дьяконов ………………………………………..2

дьячков …………………………………………2

пономарей ………………………………………2

Установлен размер приходов по таковому расчету: – один священник на 100 и не более как на 150 дворов; на 200 дворов должно быть два священника и столько же на 300. Число дьячков в зависимости от величины приходов, – на малый приход – 1, а на большой – 2 дьячка; причетников определено иметь по числу священников. Всех излишествующих против указанной нормы духовных лиц – не перечислять в подушный оклад, а оставить временно при церквах.

Соответственно числу духовных старшаго чина определено число: иподдиаконов, певчих, поддьячков, канархистов, лампадчиков, посошников, кафедральщиков, орлейщиков и сторожей.

Регламент или Устав духовной Коллегии, объявлен в 1721 году[7]. В силу онаго Духовная Коллегия учреждена, как объявлено в манифесте, в видах устроения для духовных очень запущенных. Начало манифеста таково: «Между многими, по долгу Богоданными Нам власти, попечением об исправлении народа Нашего, и прочих подданных Нам государств, посмотря и на духовный чин, и видя в нем много нестроения и великую в делах его скудность, не суетны по совести Нашей вызымели Мы страх…»

Этим регламентом установлено иметь школы для детей духовенства при архиерейских домах «Когда нет света учения, нельзя быть доброму церкви поведению, нельзя быть нестроенною и многим смеха достойным суевериям, еще же и раздорам и пребезумным ересям».

В мае этого же года[8] состоялось добавление к регламенту, в котором указано не ставить в священство лиц не прошедших семинарскаго курса и затем снова доказывается необходимость духовникам изобличать тех лиц, которые замышляют крупное злодейство и в этом признаются на духу. Приложен также устав монашеской жизни, коим, между прочим, воспрещено, под страхом телеснаго наказания, писать монахам что-либо в кельях. Воспрещена постройка скитов в пустынных местах.

Наконец, в 1722 году[9] на священников возложено ведение приходских книг, с занесением в оныя: исповедующихся, раскольников, прибылых и убылых. Этим же указом сделано обязательным посещение прихожанами церквей в большие церковные праздники и в царские дни, а также повелено приобщать святых таинств с 7-ми летнего возраста ежегодно.

Начавшееся при Петре 1 устроение монашествующаго чина закончено при императрице Анне Иоановне. В 1732 году[10] установлены правила для учета монашествующих и воспрещены переходы монахов из одного монастыря в другой по своим надобностям; переходы эти допущены не иначе, как с разрешения архиереев и по надобностям монастырей; установлено также беглых монахов сыскивать и, по разстрижении, передавать светским властям для наказания и ссылки в Сибирь на горные заводы.

В июне 1734 года[11] повелено постригать в монахи, и то с разрешения архиереев, только отставных солдат и вдовствующих священников и дьяконов; в монахини же постригать только вдов людей упомянутых категорий; за отступление от этого правила положен на архиереев штраф в 500 р., а монастырския власти, по лишении чинов «посыланы будут в вечную тягчайшую работу в ссылку, а имение их будет конфисковано в казну. Затем в 1735 году[12] пострижение в монашество возложено на самих настоятелей, с тем, чтобы они производили таковое непременно публично, при братии.

В 1738 году[13] определено всем поставленным во священники выдавать печатныя граматы, за подписями архиереев. Граматы эти печатались в Московской типографии и высылались в епархии по требованиям архиереев.

Другим указом, состоявшимся тогда же[14], запрещено архиереям, монастырям и другим духовным властям употреблять для хождения по делам монахов и монахинь.

Средства духовных лиц, монастырей и церквей зависели от способов, которыми они продовольствовались, а меры для содержания духовных лиц и учреждений в разных местностях Сибири были различны. Вообще же монастыри пользовались гораздо лучшею материальной обстановкою, чем церкви.

Столь незначительный, монастырь как Невьянский Богоявленский (мужской) «а строен де тоть монастырь (деревянный) мирским подаянием», – владел (в 1700 г.), кроме земель под монастырем, на которых было поселено 33 двора, – еще селом Покровским, в котором был 91 двор, да по р. Пышме деревнею в 24 двора[15].

Были, разумеется, и бедные монастыри, как, например, Березовский Воскресенский. Монастырь этот возобновлен мирским радением в 1707 году[16], а жалование игумену «оклад ученен что был преж: денег 10 рублев, хлеба – ржи и овса по 10 четвертей, круп и толокна по 2 четверти».

Жалование священникам приходских церквей, неимевших земель, то есть причту всех новопостроенных церквей в землях остяков, татар, вогулов и тунгусов, обращенных в православие, – установленное первым сибирским губернатором    и     утвержденное    в    1721  году  императором  Петром I было таково[17]:

Священнику ………10 руб. деньгами и 7 юфтей хлеба

Дьячку ………………4  >>       >>       >> 3 юфти      >>

Пономарю …………..3  >>       >>       >> 3   >>         >>

В 1722 году[18] по просьбе преосвященного Антония, митрополита тобольскаго, отпущено безденежно 200 ведер вина с Тобольскаго кружечного двора, да соли 1000 пудов для домовых и тобольских монастырей.

Тогда же подтверждено причтам церквей, не имеющих отводных земель, отпускать денежное и хлебное жалование и на церковные требы: вино, воск, ладан – по старым окладам, установленным до князя Гагарина. «И где по определению князя Гагарина, излишнее число церковных служителей определено и им ученен оклад, или к прежнему какая прибавка…», то лишним людям и лишних окладов не давать.

С воцарением Анны Иоановны началась ломка государственных учреждений, неминовавшая и организации духовенства. Ломка эта вредно отразилась на содержании сибирских церквей и их причтов и в 1737 году, по возникшим из Сибири представлениям, определено: сумму на содержание духовенства Сибирской губернии и Иркутской провинции, а также и окладное жалование ружникам, по-прежнему, выдавать из тех мест, откуда они таковое получали, «на счет Коллегии-Экономии»[19].

Синодским указом от 22 марта 1739 года[20] приказано ежегодно проверять: коммисаров, казначеев и прочих лиц, производящих расходы «денежной казны», «хлебных и других припасов» во всех архиерейских домах и монастырях и не допускать никаких послаблений при взыскании недочетов. А в апреле того же года[21] повелено Синоду требовать, чтоб во всех духовных имуществах и вотчинах поддерживалось доброе управление и хорошее хозяйство.

По отношению к церковному благолепию можно указать на воспрещение питейной продажи во время церковной службы, при храмовых праздниках, а так же во время крестных ходов, и недозволение устраивать игры в эти дни, до окончания службы. Распоряжение это состоялось в 1722 году[22].

Сибирское духовенство, в начале XVIII столетия, не только не могло служить образцом в нравственном смысле, но, если возможно, оно еще более чем гражданская среда было заражено язвою лихоимства.

Для характеристики можно сослаться на нижеприводимые факты:

В 1703 году, сын боярский Федор Каменский зарезал свою дворовую женщину Дарью за то, что застал ее в блуде со своим отцом. В числе свидетелей по этому делу приглашался и поп Парфений Удимцев, который причащал умиравшую. Этот священник ничего не мог пояснить, так как подробностей не помнил, потому что был пьян[23].

Как на один из крупных фактов, характеризующих нравственный уровень    духовенства      этой     поры,     можно     указать    на  подвиги  казака Козыревскаго[24]. После убиения камчатских приказчиков: Чирикова, Липина и Атласова, Козыревский вместе с Анциферовым (предводители возмущавшихся казаков), обьясачили нескольких курильцев, на ближайших островах. Это последнее обстоятельство послужило смягчающим вину поводом, и, вместо взыскания за насилия, – Козыревскому приказано было построить на свой счет суда и отправиться на разведки о курильских островах. Выполнив поручение, он вернулся с богатою добычею, которую у него отнял тогдашний прикащик Камчатки – Петриловский и посадил его а тюрьму за то, что он яко-бы ограбил курильцев. В 1717 году Козыревский принял монашество и основал в Камчатке Успенский монастырь. Когда монастырь обстроился несколько Козыревский обобрал вклады и перебрался в Якутск, где взял на себя подряд по устройству железнаго завода; завод, однако, не выстроил, но деньги извел. В 1724 году он был посажен в тюрьму за ограбление Покровскаго Якутскаго монастыря, - но успел бежать и сошелся с якутским воеводою Полуэктовым, при котором исправлял должность домашнего секретаря. Провинившись и на этом месте он хотел бежать, но, вовремя схваченный, закован в кандалы и посажен в тюрьму; тогда он объявил «слово и дело» на якутскаго архимандрита, за что и был отправлен, для допроса, в Тобольск, где объявил об островах, будто бы открытых им против устьев Лены. Его отправили на Лену но островов не нашли. Затем его отправили по какому-то заявлению в Москву, где он снова стал играть роль.

Конечно, не все сибирские монахи были такими же «плутами и ворами» говорит Серафимович, у котораго Щеглов почерпнул приведенный рассказ, – но почти все они были такими же авантюристами, каким был Козыревский. Кроме сего и духовенство, как все тогдашнее население Сибири, было предано пьянству; не составляли исключения в этом даже лучшие, выборные люди из духовных; так, китайцев очень безпокоило пьянство пекинских миссионеров, проматывавших и свое жалование и церковную казну и наносивших в пьяном виде жестокия оскорбления китайцам. Один из них, дьякон Филимонов, в пьяном виде затесался во дворец богдыхана и избил там китайских мандаринов, за что был закован и отправлен в Селенгинск[25], откуда препровожден в Иркутск, где он, под прозвищем странника хинского государства, забавлял обывателей рассказами о своих пекинских похождениях.

Несмотря на многие указы, клонившиеся к устроению духовенства и к поднятию нравственнаго его значения, - нравственность духовнаго сословия, в первой половине XVIII века, стояла на очень низкой степени, как можно судить из нижепомещаемых указов.

В указе сената от 5 марта 1729 года[26] изложено: в феврале сего года у многих людей объявились фальшивые указы, за царскою подписью, обнародованные, будто бы, 19 декабря 1728 года, о том, что для поминовения умершей великой княжны Натальи Алексеевны «с церковников и с боярских людей, с кабальных и некабальных и с других, которые положены в генеральство в подушный оклад на расположение армии, с сего числа и впредь не имать, кроме крестьян и других чинов». - Такого указа издаваемо не было и по розыску оказался виновным в составлении онаго попович Иван Степанович, «который пойман и в том воровстве винился».

Вслед за сим[27] объявлен синодский указ такого содержания: «Если кто в епархиях из священнаго и монашескаго чина и церковных служителей будут от невоздержания и от пьянства своего сказывать за собою и за другими государево «слово и дело», а по спросу… от перваго и втораго пунктов за собою и незакем не покажут, и станут говорить, что то сказывали в пьянстве», – тех наказывать самим архиереям, по своему усмотрению, «без всякаго послабления и упущения», не отписываясь в синод. При этом архиереям вменяется в обязанность смотреть «накрепко, чтобы священники и церковнослужители житие имели незазорное и от пьянства и от других непотребств были воздержаны».

В 1732 году[28] синод заявлял, «что многие являются в разных местах плуты чернецы, самовольно волочащиеся… чинять многие плутовства… от чего происходить церковному благочинию и монашескому благоговению весьма поругание», за что приказано таких забирать, растригать и предавать светскому суду. Далее говорится, что святейший правительствующий синод, «разсуждая о исправлении монашества российскаго, видя как многие монахи, презрев и не помянуя должности чина своего, не токмо внутрь монастырей не весьма исправны, и не как во время пострижения обещались, пребывают, но из монастырей самовольно исходя (что и самая есть про дерзость не простительная) и по разным местам без потребы скитаяся, бесчиннаго жития образ произносят… подают соблазн к развращению».

Чтобы устранить эти безпорядки, издано положение о монашествующих.

22 сентября того же года[29] сенатским указом подтверждено, чтобы тех иеромонахов и иеродьяконов, которые, убежав из монастырей, будут пойманы в светском платье – растригать в тех епархиях, где они будут пойманы и передавать затем гражданским властям, для отсылки в Сибирь на заводы».

Именным указом от 2 ноября 1735 года[30] повелено, применительно к указу от 10 апреля 1730 года, о наказании лиц, объявляющих на кого государево «слово и дело» по злобе, и отсылке таковых в Сибирь на серебрянные заводы, – наказывать также и духовных лиц, которых прежде за это наказывали плетьми и отсылали в святейший синод. «А понеже известно нам учинилось, что многие священнаго чина люди, как бельцы, так и монахи, не страшася суда Божия и пренебрегая святыя правила, имеют житие невоздержанное и употребляют ссоры и драки, и безмерно упиваются и тем зазорным и весьма непотребным житием наводят на чин священный и монашеский не малые и весьма тяжкия подозрения»… приказали тех из них, кто по злобе скажет за кем «слово и дело» или же в пьяном виде – тех лишать монашеского сана и, обривши их головы и бороды, предавать светской власти для поступления с ними по силе указа 1730 года.

В 1734 году иеромонах Илларион Трусов отправлен в Пекин, «вследствие непотребных поступков обретающегася «в Китай российского духовенства, с немалым для тамошних жителей соблазном, безчиннаго и пьянственнаго жития», указано взять оттуда в Россию архимандрита Антония Платковскаго с причтом и привезти его в святейший синод под стражею на его коште[31].

Но и Трусов оказался непроходящим. Св. синоду донесено, что он не только не имеет попечения о ввереных ему учениках, но и сам впал в пьянство и кощунство, надевая на себя женское китайское платье, в коем приходил иногда и в церковь; не исправлял иногда службы в высокоторжествееные дни. Архимандрит Илларион не дождался, однако, следствия, потому что умер в Пекине до начала онаго. На место его в Пекин отправлен иеромонах Лаврентий Уваров[32].

Неудивительно, что при таком низком уровне нравственного развития, тогдашнее духовенство не пользовалось уважением народа и не могло бороться с разными ересеучителями, которые вели свое дело весьма успешно, особенно за время царствования Анны Иоановны.

К концу царствования Петра Великаго раскол так сильно распространился в Сибири, что в 1722 году[33], царь нашелся вынужденным повелеть впредь раскольников в Сибирь не ссылать и тех, которые следовали туда под начальством капитана Сверчкова, вернуть назад из Нижняго Новгорода. А в следующем году, уважая представление митрополита тобольскаго и сибирскаго Антония: «о преследовании расколоучителей и любодейцев»[34], император Петр предписал губернатору Черкасскому: любодейцев, имеющих одну жену – венчать пренуждением, а если воспротивится – то предавать гражданскому суду; а для изследования: расколоучителей наряжать, по требованию митрополита «офицеров и солдат потребное число, без излишества».

По розыскам, производившимся в гор. Таре в 1724 году[35], «по тарскому важному делу» (не хотели присягать), было забрано несколько человек раскольников мущин и женщин из Тарской Сергиевской пустыни и из других пустынь. В числе таковых находился старец Сергий, бежавший в 1719 году из Софийскаго тобольскаго дома, где он находился под стражею. Этот Сергий, установив скит, начальствовал самовластно над людьми, бежавшими к нему из разных мест Сибири и особенно из тарских обывателей, уклонившихся от присяги. Отвращая от святой церкви и от присяги, он постригал в монашеский чин, разглашал непристойныя слова, подбивал к самосожжению и разсылал от себя послания к раскольникам и лжеучителям других пустынь, а так же в города. Кроме тарских обывателей в этих скитах находились главным образом беглые из Туринскаго и Ишимскаго дистриктов.

При Екатерине I расколоучение распространилось на крайнем востоке Сибири. В указе от 27 марта 1727 года, состоявшемся вследствие донесения тобольскаго и сибирскаго митрополита Антония, изложено,  что служилый человек города Якутска, Андрей Сургучев, подал свое мнение приходскому священнику, в котором «написал многую противность и мудрование правилам Святых Отцов и святой Церкви». На увещания священника, а затем и архимандрита, он остался глух и был выслан в Тобольск, где, несмотря на беседы с архиереем, остался непреклонен и в церковь ходить не желает. Отправленный в губернскую канцелярию, «где и розыскиван дважды и сжен огнем, а с розысков и с огня стоит в упрямстве, Церкви святой не повинуется и в церковь ходить не желает, по то число как синод пресечения и в церкове на экстениях поминать не будут». Так как дело это перешло в руки гражданской власти, то синод отказался его решить, вследствие чего сенат приказал отправить Сургучева в Соловецкий монастырь в тюрьму, «в которой велел его содержать, пока он от той своей противности обратился и принесет покаяние».

7 августа 1734 года состоялся синодский указ, вследствие Высочайшее утвержденнаго доклада, о том чтобы к 1 января 1735 года все люди, совратившиеся было в секту скакунов, объявили об этом из мест ближайших к Петербургу и Москве – в синод, а из дальних епархий, в том числе из Тобольской и Иркутской, – своим архиереям, а если не объявят, а после, по разследованию, окажется их соучастие, то будут жестоко наказаны. Эта новая секта розыскана по донесению разбойника Семена Караулова, заявившего о существовании секты в Москве. Следствие выяснило, что секта эта раскинулась широко и зародилась еще до 1715 года, потому что архимандрит Юрьева монастыря Андроник сообщил архиепископу новгородскому и велико-луцкому Феофану, что еще в бытность его, Андроника, в Ростовской епархии, в Покровском монастыре, что в Угличе, он указал «о той богомерзской противности»; затем из бумаг преосвященного Иоакима архиепископа ростовскаго, высланных в синод в 1733 году, из числа отбраных у бывшего ростовского епископа Досифея (что потом был разстриган Демид) выяснилось, что в 1717 году в Угличском уезде было взято 11 мущин и 10 женщин, в деревне Харитонове, из которых отставной московский стрелец Прокофий Лупкин назвал себя Христом, а учеников Апостолами. Из донесения Андроника видно, что «в богомерзских их сонмищах», после пения молитв, на некоторых из них будто бы нисходил Святой Дух, «овогда на двух, овогда же на трех человек и подымало де их с лавки и ходили де они скачучи в круг».

Коммисия, которой было поручено разсмотрение дела о скакунах, состояла из членов: Феофана Прокоповича, Леонида Сарскаго и Подонскаго, Питирима Нижегородскаго, министров Остермана и Черкасскаго, а так же генерала Ушакова. Коммисия так оформила учение этой секты: собираясь, они, пообедав, разсаживаются по лавкам, мужчины с одной стороны, женщины с другой и председательствует наставник (он или она). Приняв благословение учителя, пары по две, по три, начинали скакать по избе; другие же в это время бьют себя палками. После бешеного скаканья некоторые начинали прорицать, как бы вдохновясь Духом Святым, Отрицали Таинство брака. Приобщались тела и крови Христовой под видом хлеба и кваса. Утверждали, что они приемлют в пляске крещение Духом Святым. Нередко ночевали в той же избе, в которой сходились, причем каждый был волен спать с кем хочет. Эта секта не возбраняла совершать Таинство у духовенства, но для того только, чтобы лучше скрыть свою ересь.

По приговору названной коммисии, из числа обвиненных лиц казнены: старица Настасья (из Ивановскаго девичьего монастыря), разстрига Агафья Карпова (из Петровскаго Московскаго монастыря), иеромонах Филарет (по разстрижении Федор Муратин), иеромонах Тихон (по разстрижении Тимофей Струнов). – Бывшие старицы, а по разстрижении: Екатерина Ларионова, Авдотья Михайлова, Аксинья Яковлева, Акулина Иванова, по выбитии кнутом, посланы в девичий монастырь Тобольской епархии, близ Успенскаго Далматого монастыря.

В разсматриваемый период в Сибири было вообще много раскольников, о чем можно судить по именному указу, данному д. с. с. Татищеву от 12 ноября 1735 года[36]. Татищев доносил, что на Демидовских заводах проживает множество раскольников, для разсеяния которых повелено: монахов и монахинь, проживающих в селах Черноисточинскаго Демидова завода, разослать в разные внутренние сибирские монастыри, человека по два или по три, не дозволяя им выходить за ограды этих монастырей и носить монашеское платье; бельцов посадских, дворцовых, государственных и монастырских крестьян вывесть из лесов и поселить при заводах, в таких местах, чтобы они не имели сообщений с правоверными и не совращали бы их. Всех раскольников употреблять на заводския работах.

Миссионерская деятельность в XVIII столетии проявлялась деятельно во всех местностях Сибири.

В Западной Сибири, среди остяков, главным деятелем был Филофей Лещинский, принявший в 1710 году схиму под именем Феодора. Основанием к его рвению в просвещении остяков послужила грамота царя на его имя, данная 7 июня 1710 года[37], в которой сказано, что «ведомо нам… учинилось, что … новокрещенные тобольские, березовские и сургутские остяки… ныне непрестанно бывают в юртах, в которых идолы остяцкие». Приказано командировать кого-либо из священников, «человека добраго», вниз по р. Оби уничтожить шайтанов по остяцким юртам, «огнем палить и рубить; капища их разорить» и построить вместо них часовни. Принимающих крещение отдаривать и прощать недоимки. «А если кто остяки учинят противность сему нашему великаго государя указу, и тем будет казнь смертная».

Получив столь определительный указ, Феодор ретиво взялся за дело и скоро все при-обские остяки считались православными. По требованию Феодора, сибирский губернатор князь М. П. Гагарин, в 1713 году, приказал построить в каждой остяцкой волости по церкви, на государев счеть; живописцы для писания икон наняты в Тобольске. Священникам назначенным в эти церкви установлена выдача денежнаго и хлебнаго жалованья[38]. Преосвященный Феодор, сделавшись с 1715 года опять митрополитом Тобольским и Сибирским, не прекратил своей миссионерской деятельности среди остяков. В 1717 году он ездил в Обдорск, куда, по распоряжению губернатора, были собраны остяки для восприятия св. крещения. Для того же, чтоб они охотнее воспринимали православие, к ним был командирован из Березова сын боярский Никифор Палтырев, с тем, чтоб объявить им предварительно, что принимающие крещение «будут награждены  великаго  Государя жалованьем»[39].

В остяцких волостях, при митрополите Филофее Лещинском, поставлено 37 церквей[40]. Но преосвященный Филифей, не ограничивался просвещением одних остяков; поучая инородцев свету слова Божия, он побывал в Енисейске, Красноярске, Иркутске и за Байкалом, а на дальний Восток, в Камчатку, отправил миссию под руководством архимандрита Мартиниана [41].

Со смертью Филофея Лещинскаго (в 1720 г.), напряженность миссионерской деятельности в Сибири ослабла и проявлялась только в Камчатке и за Байкалом, в Даурии.

О просвещении камчатских инородцев светом Христовой религии стало заботиться само правительство; так в инструкции, данной Писареву от 30 июля 1731 года, в 23 пункте, говорится о строении церквей в камчатских острогах и о назначении туда священников и причетников «и что кто из тамошнего народа крестится, о даче им льготы». Упоминается, что о местах, в которых строить церкви, куда сколько назначить духовенства и откуда выдавать оному денежное и хлебное жалованье – следует распоряжение из Сибирскаго приказа.

О крещении Камчатских и Охотских народов упомянуто и в указе от 17 апреля 1732 года[42], которым в Охотске, вместо Григория Скорнякова-Писарева назначен капитан Беринг. «А для приведения тамошний народ в христианскую веру, священников и прочее, что до духовенства принадлежит, учинить надлежащее определение, снесшись с Синодом».

Из указа от 26 сентября 1732 года видно, что «для службы Божией и наставления и познания Христианскаго благочестия народа, обретающагося в Камчатской землице» – назначены: игумен Варфоломей Филевский и с ним иеромонах один и иеродиакон один. Жалованье  определено из якутских доходов: игумену – 200 рублей, иеромонаху – 150 р., иеродиакону – 100 р. в год; на переезд до Тобольска назначено подвод: игумену – 3, иеромонаху и иеродиакону по два. Попутным начальникам приказано чинить им всякое вспоможение. Синоду приказано снабдить их инструкциею, «дабы им в том дальнем краю бытность безплодна не была и жалованья даром не брали».

Результат деятельности камчатских миссионеров оказался весьма благотворным, и в 1748 году, в камчатских школах, открытых миссионерами, было 205 учеников, а в 1751 году, миссионер Иоасаф Хотунцевский признавал необходимым учреждение в Камчатке высшей школы для 50 учеников, в которой бы преподавались, между прочим, и медицина. В 1751 году «все камчадалы (тысяч 8) благодатию Божиею святым крещением были просвещены и поучены»[43].

О миссионерской деятельности за Байкалом было изложено в первой половине этой главы, а потому остается сказать слово о миссионерской деятельности в Пекине.

В апреле 1715 года прибыла в Пекин духовная миссия, состоявшая из архимандрита Лариона Лежайскаго, иеромонаха Лаврентия, иеродиакона Филимона, с семью церковниками и служителями. В числе последних был и дьячек Осип Дьяконов, который выучился манджурскому языку и был употребляем впоследствии для перевода грамат, пересылавшихся между русским и китайским правительствами[44].

Желая иметь в Пекине человека разумнаго, могущаго производить благопристойное впечатление на народ, император Петр I выбрал для отправления туда Иннокентия Кульчицкаго, котораго отправил с послом Измайловым. Кульчицкаго китайское пограничное начальство не пропустило и он был командирован туда вторично, с Саввою Владиславичем; но китайское начальство, под тем предлогом, что он назван духовною особою, высоким господином, а в Китае так называют только кутухта, его опять не пропустило и вместо него отпавился бывший уже в Пекине Антоний Платковский, который выехал в 1728 году.

Из Сенатского указа от 15 мая 1732 года видно, что в Пекине к 1731 году была уже выстроена новая церковь, в которую приказано выслать священника и антиминс. В исполнение этого распоряжения, по требованию Синода, решено отправить одного священника, одного дьякона и причетников «добрых и ученых людей», определив им жалованье: священнику – 300 р.. дьякону – 200 р., а причетникам по 60 р. в год, которым, впрочем, вскоре, а именно 13 декабря того же года, увеличено до 100 руб. в год; этим-же указом повелено нанять и отправить в Пекин также живописца для писания образов к иконостасу.

13 генваря 1735 г. повелено во вновь построенную в Пекине, в посольском дворе, церковь отпустить на утварь и колокола 100 руб., на покупку при той церкви трех дворов, для архимандрита и церковных служителей, да на церковное внешнее и внутреннее украшение «и на жалованье приходящих ко крещению убогих, на покупку крестов и икон в домы их» – до 2000 р. В новопостроенную же церковь и в прежнюю Николаевскую на церковныя потребы отпускать ежегодно по 50 рублей; на содержание архимандрита Трусова, назначеннаго указом от 9 сентября 1739 года, положено 600 руб., двум иеромонахам по 300 руб., иеродиакону одному - 200 руб., да пяти причетникам по 60 руб.

Страницы

Предыдущая                  На главную                Следующая